Впрочем, догадаться о том, что для Юнгера рабочий не является простой экономической величиной, можно было уже на основании его высказывания по поводу экономики: Юнгер указывал, что, опираясь исключительно на экономику, невозможно вырваться из буржуазного пространства и реально его преодолеть. Так, он находит нужным уточнить, что хотя в промышленном рабочем и следует признать человеческую породу особой закалки, «благодаря которой стала окончательно понятна невозможность сохранения прежних форм жизни», тем не менее ориентация исключительно на него кончалась тем, что мы «обращали свой взор не на сам гештальт, но лишь на одно из его проявлений». Юнгеровский рабочий не является представителем класса в понимании революционной диалектики XIX века; еще меньше общего у него с пролетарием, с тем типом, единственное отличие которого от буржуа состоит лишь в том, что он не носит белого воротничка. Он не тождествен четвертому сословию. Для Юнгера «класс» есть чисто буржуазная категория, и в стремлении представить революционные требования рабочего как классовые он видит уловку, к которой прибегает буржуа, желая втиснуть представителей нового человечества в свой мир, в рамки «общества», втянуть его в систему сделок, соглашений и договоренностей. Юнгер говорит, что рабочего пытались «сделать предметом новой сентиментальности, отличающейся от прежней лишь возросшей мелочностью». Поэтому «проницательному человеку остается лишь удивляться простодушию тех, кто уверовал в возможность свержения бюргерского мира при помощи требований, которые только укрепляли его», то есть экономических, классовых требований, являющихся простым расширением буржуазного идеала свободы. Но там, где на смену рабочему в обычном понимании приходит юнгеровский рабочий, мы имеем дело с новой реальностью, революционный характер которой обусловлен не бунтарскими устремлениями и показной оппозиционностью, но ее сущностной инаковостью по отношению к прежним формам и ценностям. Это уже не «протест против угнетения, но новое чувство ответственности». Именно это чувство позволит нам распознать черты «замаскированного движения господ» в тех движениях, которые буржуа, независимо от того, является он их противником или сторонником, всегда оценивает как восстание рабов.
Итак, все вышесказанное подтверждает, что для Юнгера понятие «рабочий» имеет крайне своеобычное значение. Даже когда он обращается к обычному типу современного рабочего, необходимо постоянно помнить его слова, направленные против омещанивания этого типа, о «необходимости такого поведения, которое делало бы человека достойным звания рабочего». Этот момент представляется нам крайне важным. Не принимая в расчет советско-коммунистического пространства, поскольку мы не располагаем достаточными сведениями о том, что там происходит на самом деле, легко заметить, что в так называемых «свободных странах» почти единственной целью, которую марксистская пропаганда ставит перед «трудящимися», является овладение буржуазным образом жизни, то есть достижение такого социально-экономического благосостояния и комфорта, которые до недавних пор были недоступны рабочему как представителю угнетенных и обездоленных классов. Эта пропаганда даже не задумывается о возможности альтернативного образа жизни, который, опираясь на иной смысл существования, предполагает также более значительные трудности, более суровые обязанности, максимальную пробужденность собственного бытия. Одновременно с этим в некоммунистических странах Запада, особенно в Америке, омещанивание рабочего и его потребностей заметно с первого взгляда, причем этот процесс постоянно усиливается, несмотря на незначительные колебания, вызванные состоянием экономической конъюнктуры и международной политической обстановкой. Между тем юнгеровский рабочий, напротив, отвергает идеалы буржуазного процветания, не уклоняется от суровой и даже рискованной жизни, готов взять ее на себя, обладает стилем, выработанным чувством тотальной задачи. Возможно, наиболее подходящей формулой для высших форм работы, как мыслит ее Юнгер, стала бы реализация абсолютной личности. Как мы увидим чуть дальше, вершиной юнгеровского мира труда является достижение новой экзистенциальной целостности «по ту сторону противопоставлений идеи и материи, крови и духа, индивида и коллектива, власти и права». Рабочий обнаруживает, что «жизнь и культ составляют одно целое», что «существуют вещи куда более важные, чем начало и конец, жизнь и смерть». Эти основные темы удачно определяются формулой «героического реализма», «далекого как от материализма, так и от идеализма».
