Земфира вытянула перед собой руки, с удивлением посмотрела на свой шиш, развернула его и сложила вместе ладони, будто собиралась нырнуть.
Со скоростью макаки, выхватившей у зеваки банан, санитар связал их у запястий шнуром.
Земфира недоуменно посмотрела на эти невиданные украшения будто в последний раз в жизни.
— Стульную фиксацию ей, что ль, Оскарыч? — подмигнул санитар.
Психиатр, оказавшийся Оскарычем, кивнул, по–прежнему что–то пиша в журнале.
Земфира в одно мгновенье была привязана к стулу.
Она сидела, обмотанная вервием, как Жанна Д’Арк перед сожжением.
— Зачем так плотно вяжете ее к моему стулу? Ей жмет, не видите, а если стул треснет, он же старинный? — сказала хозяйка спокойным тоном, будто привязывать Земфиру нужно, но лучше посвободней, и не к частному стулу, а к какому–нибудь уличному фонарному столбу.
Из–под ручки психиатра выплывали однообразные вервии какой–то арабской грамоты. Я понимал, что прочесть эту куфическую абракадабру будет недоступно никому.
— Может, хватит глумиться? А, дед? — Сказал строго гуманист Владимир. — Я, кстати, тоже врач. Патологоанатом.
— Кто еще тут за анатомов? Значит, кстати кто? — Психиатр поднял глаза от писанины. И я заметил, что указательный палец его правой руки был укорочен ровно на треть, а может, кем–то из всамделишных анатомов отгрызен.
Дело принимало оборот.
Обалдевшая Земфира заныла и выпустила струйку слюны. Она выглядела старой злополучной безнадежной хроничкой.
Гуманный Владимир быстро принес свое удостоверение и пропуск в больницу.
— Подобрал сам где, — сказал тупо и устало психиатр.
В этой фразе не было вопроса.
Владимир оцепенел.
Хозяйка молчала.
Уводили отшнурованную от стула Земфиру в полной тишине. Бухнула дверь подъезда, кто–то вскрикнул, а может, дал осечку стартер. Дым и пыль поглотили все, что осталось. Шаги и вздохи.
Владимир смотрел на свои загаженные штаны. Это было единственным, что реального осталось от Земфиры.
…через какое–то время Лукерья подняла с пола сумку. Никаких документов среди бессмысленной общедамской канители там не оказалось. Несколько коробочек с презервативами. Да и вообще, это оказался Катин ридикюль.
Консульства ее тоже не искали, так как было совершенно не ясно, по какому такому иностранному департаменту она числится на самом деле.
Итак, Земфирины следы теряются в непролазных дебрях русской литературы, которой она была так предана.
Хозяйка еще несколько лет иногда философствовала при выпивающих разнообразных гостях: «Вот, Земфира одна из всех вас была как молния — безупречный перпендикуляр. Вся ушла в нашу землю. Так молнией прошило твердь ночную…»
Она не могла без цитат из себя.
Особое расстройство вызывало то, что и в N-м и в N+1‑м славистском сборнике под редакцией несравненного Су Хуна–ле так и не появился текст, увековечивающий Тусю хотя бы одной фразой.
[Опубликовано в журнале «Знамя» 2012, № 7]
