Пылающие алтари - страница 53

Шрифт
Интервал

стр.

Как-то Люкиска показала Диону очередной подарок багатара — драгоценное ожерелье.

— Мишура наложницы радует лишь ту, у кого душа рабыни, — сказал ей на это старый воин и вдруг уловил в ее взоре немой укор и пронзительную мольбу.

Неожиданно сильно подействовал на Диона этот взгляд. С его глаз будто спала пелена. Нежную и легко ранимую душу гордой эллинки увидел он под личиной легкомысленного, высокомерного и вздорного существа. Сколько же страданий и унижений выпало здесь на долю этой юной женщины! Какую же боль причиняли ей его злобные выпады в присутствии грубого варвара! Сердце сурового воина встрепенулось, неясное, тревожное чувство испытал он, заглянув в эту внезапно открывшуюся ему глубину женской души.

Взяв кифару, Дион запел песню, которую певал в давние времена одной Эвтерпе:

Кажется мне тот богоравным или —
Коль сказать не грех — божества счастливей,
Кто сидит с тобой, постоянно может
Видеть и слышать
Сладостный твой смех; у меня, бедняги,
Люкиска, он все отнимает чувства:
Вижу лишь тебя — пропадает сразу
Голос мой звонкий.

В глазах Люкиски — радостное изумление…

Тотчас мой язык цепенеет; пламя
Пробежит вдруг в ослабевших членах.
Звон стоит в ушах, и скрывает очи
Мрак непроглядный…[60]

С этого дня между Дионом и Люкиской протянулись нити еще не ясного им самим чувства. Пленный эллин часто ловил на себе взгляд наложницы, полный ласкового удивления и тревоги. И сатирические диалоги в шатре Мегиллы несли теперь в себе нечто новое, что не мог уловить слух необузданного варвара.

Ужель страшилищем ливийских скал,
Львицей,
Иль Сциллы-чудища утробою
Мерзкой
С таким ты злым и черствым рождена
Сердцем?
В тоске последней, смертной, я тебе
Крикнул,
Ответом, о жестокая, мне был
Смех твой![61]
* * *

Племена роксоланов, подвластные Мегилле, кочевали на огромном пространстве севернее Меотиды[62], между реками Борисфеном[63] и Доном. Палаточно-шатровая столица степного царька стояла на берегу Сиргиса[64], раскинувшись на живописных холмах. От неспокойных соседей ее защищали полноводные реки. Окружающие перелески изобиловали зверьем. На богатых пастбищах тучнел скот. Отсюда роксоланы уходили в набеги. Данники свозили сюда свои дары, торили дороги торговые караваны. Потому здесь наряду с временными шатровыми сооружениями возникали жилые постройки, склады, мастерские. Городище напоминало собой сиракскую крепость Успу, только без оборонительной стены, и со временем должно было превратиться в большой, оживленный город.

Однажды Дион, обходя лагерь, забрел в квартал кожевенных мастерских. В воздухе висел устойчивый кислый запах дубильных веществ. Между низкими землянками под палящими лучами солнца бородатые рабы-кожемяки сильными руками скребли и мяли в деревянных чанах бычьи шкуры. Одежда их представляла собой странную смесь эллинских и сарматских нарядов. Низкими тягучими голосами пели они печальную песню без слов…

— Кожемяки Мегиллы не эллины ли случайно? — спросил как-то Дион Люкиску.

— Да, это наши сородичи, — ответила она.

— И ярмо рабства не трет им шею?

— Рабов-эллинов Мегилла содержит лучше, чем его соплеменников в эллинских городах: их не продают, живут они своей общиной, дружно стоят друг за друга, работой их не гнетут, пищи, особенно мяса, вдоволь. Некоторые пленники даже берут в жены дочерей небогатых охотников и скотоводов. Разве можно мечтать о большем счастье?

Молодая женщина испытывающе смотрела на бывшего эллинарха. Дион презрительно сощурился:

— В понятии раба счастье — это вечная дремота!

— А в твоем?

— В моем? Свобода!

Люкиска удовлетворенно улыбнулась:

— Пленные эллины не перестают мечтать о свободе.

— Так почему же они не бегут? Ведь их никто не охраняет!

— А где беглец укроется в степи? До ближайшей эллинской колонии далеко — все равно настигнет погоня.

— Ты смогла бы свести меня с кем-нибудь из этой общины?

— Пожалуй, смогу. Есть среди них один — Менипп-ольвиец…

* * *

Дион лежал на спине. Ожидание было томительным, но в сон не клонило. Приподняв край палатки, он посмотрел на звездное небо. Если судить по звездам, то полночь уже миновала — вон как запрокинулась навзничь Большая Кибитка на севере, трехзвездное дышло торчит почти вертикально. А сигнала все нет.


стр.

Похожие книги