— Не знаю. Наверное.
— Нет, нет, Аблала. Ты поверь. У нас друзья в высших сферах. Король, Канцлер, Цеда, Королева, Королевский Меч. Все они рады будут поделиться с тобой цыплятами, а вот с нехорошими стражниками поделятся чем-то совсем другим.
— Значит, не чистить?
— Только свои, да и то найми кого-нибудь.
— А как насчет починки их мундиров? Точки ножей и мечей? А стирка подштанников…
— Стой! Ничего такого. Теперь я настаиваю, чтобы ты поговорил с друзьями. С любым. Теолом. Баггом. Брюсом. Джанат. Ты так сделаешь — ради меня? Расскажешь, что вытворяют другие стражники?
— Ладно.
— И отлично. У твоих ублюдочных товарищей по Гвардии скоро начнутся неприятности. А вот подходящий бар — там не стулья, а скамьи.
— Хорошо. Я голоден. Ты хорошая подруга, Шерк. Давай займемся сексом.
— Как мило. Но ты должен понимать: я занимаюсь сексом со многими, и тебя это не должно заботить.
— Ладно.
— Аблала…
— Да ладно, обещаю.
* * *
Целуй-Сюда горбилась в седле, пока отряд медленно ехал к городу Летерасу. Она старалась не глядеть на сестру, Смолу, чтобы чувство вины не накатывало неодолимой волной, терзая душу, увлекая в забвение.
Она всегда знала, что Смола пойдет за ней куда угодно. Когда поезд вербовщиков въехал в их деревушку, что в джунглях Даль Хона… что же, это стало еще одним доказательством давней истины. Что хуже всего, вступление в ряды морской пехоты было всего лишь прихотью. Деревенская скука оказалась дурным пастырем. Ее носило от одного мужика к другому; в каждом побуждении таилось нечто темное. Она уже догадывалась: наступит время, и ее изгонят из селения, объявят отщепенкой до конца дней. Такое изгнание уже не является смертным приговором: обширный мир за окраиной джунглей предоставляет много путей спасения. Малазанская Империя огромна, миллионы ее подданных обитают на трех материках. Да, она знала, что сможет скрыться и стать благословенно неизвестной. Да и компания будет: Смола, такая умелая, такая ловкая, станет наилучшей спутницей в любых авантюрах. К тому же… видит Белый Шакал, сестричка у нее красавица — в мужском внимании недостатка не будет у обеих.
Вербовщики предлагали легкий и быстрый выход и к тому же обещали оплатить все путевые расходы. И она схватила гиену за хвост.
Разумеется, Смола побежала за ней.
Все должно было кончиться быстро. Но в течение их жизни ворвался Бадан Грук. Дуралей втюрился в Смолу.
Если бы Целуй-Сюда имела обыкновение обдумывать последствия своих решений, она быстро сообразила бы, в какую беду затягивает всех троих. Малазанская морская пехота требовала отслужить десять лет; Целуй-Сюда просто улыбнулась, передернула плечиками и подписалась на столь долгий срок, сказав себе, что, устав от службы, дезертирует и еще раз насладится неизвестностью.
Но Смола оказалась сделана из более прочной пряжи. Она все принимала близко к сердцу: однажды данную клятву следует соблюдать до последнего вздоха!
Целуй-Сюда скоро ощутила, какую ошибку сделала. Она не смогла просто сбежать от сестры, которая, выказав многие таланты, уже была произведена в сержанты. Хотя Целуй-Сюда не испытывала особого беспокойства за судьбу Бадана (этот жалкий тип оказался не созданным для доли солдата, тем более сержанта), ей стало ясно, что Смола связала невидимым узлом всех троих. Как Смола всюду следовала за Целуй-Сюда, так Бадан Грук всюду следовал за Смолой. Но их соединили не тяжкие узы ответственности; там было что-то другое. Неужто сестричка взаправду влюбилась в дурака? Может быть.
Жизнь в деревне настолько проще, несмотря на все обманы и торопливые обжимания в кустах… По крайней мере, Целуй-Сюда была в привычной среде, к тому же, что бы ни случилось с ней, сестра осталась бы невредимой.
Если бы можно было всё вернуть назад…
Странствия с морской пехотой должны были убить их обеих. Служба давно перестала казаться забавой. Ужасная качка в вонючих транспортах, марши по Семиградью. Долгая погоня. И’Гатан. Новые морские путешествия. Город Малаз. Вторжение на этот континент — ночь у реки — цепи, темнота, гнилая камера, еды нет…
Нет, Целуй-Сюда лучше не оглядываться на Смолу, не в таком плохом настроении. Еще хуже — повстречаться взглядом с измученным Баданом, увидеть в его глазах необузданное горе и гнев.
