Нелепица! Автор – Ватсон или Конан Дойл – просто не удосужился сосчитать.
На следующей странице небрежный автор отправляет Холмса, Ватсона, констебля и еще нескольких персонажей «колесить по бесконечной путанице освещенных газом улиц»,[9] хотя от цели их отделяло лишь несколько минут пешего хода.
В другом месте того же рассказа Джеймс невольно расхохотался. Холмс объявил, что стоящая перед ним загадка – «задача как раз на три трубки», устроился с ногами в кресле и, взяв ту самую черную глиняную трубку, которую Джеймс видел у него в путешествии, якобы выкурил три порции табака за пятьдесят минут. Джеймс знал, что одна порция такого крепкого дешевого табака в час наверняка вызовет сильнейшее раздражение слизистых оболочек рта и носа; три могут стоить курильщику жизни.
В «Тайне Боскомской долины» Холмс-персонаж вел себя по отношению к Ватсону (человеку старше и опытнее себя) так же развязно-покровительственно, как в первом рассказе, и так же на каждом шагу демонстрировал, что не имеет никаких оснований заноситься. При первом известии об убийстве в мифической «Боскомской долине» неподалеку от вполне реального города Росс в Херефордшире[10] Холмс телеграммой вызвал Ватсона к поезду, чтобы немедля ехать на место трагедии. Однако, прибыв в Росс, Холмс, всегда говоривший, как важно осмотреть сцену убийства «до того, как пойдет дождь и смоет все улики», не спешит к омуту, где человека лишили жизни, размозжив ему голову тяжелым предметом. Нет, он смотрит на барометр, который показывает двадцать девять,[11] объявляет, что дождя не будет, и на два дня остается в гостинице.
Генри Джеймс не был метеорологом и, насколько помнил, никогда не использовал показания барометра в качестве сюжетного хода, но провел немало часов с фермерами (и в Новой Англии, и в Британии, и во Франции), а также с капитанами по пути через Атлантику и знал, что «29» не сулит хорошей погоды. Такое показание (если оно вообще возможно) означает, что ливень если не начался, то скоро начнется.
Убив понапрасну сутки, Холмс вновь говорит, что дождя не будет, поскольку на барометре по-прежнему «29», и убивает еще сутки (притом что, если верить барометру, над Англией бушует тайфун).
Затем он разгадывает загадку, сообразив, что последние слова убитого сыну (которого подозревали в преступлении) были частью названия «Балларэт» в Австралии, а значит – убийца из Балларэта. Однако Генри Джеймсу, ничего не знающему об Австралии, довольно было открыть первый том Британской энциклопедии, чтобы убедиться: там есть немало городов и областей с тем же окончанием.
Возмущение Джеймса отвратительной корректурой и крайней небрежностью автора еще увеличилось при чтении рассказа «Человек с рассеченной губой», где к Ватсону и его супруге заявляется поздно вечером взволнованная дама под черной вуалью (как выясняется вскоре, некая Кэт Уитни), и жена доктора говорит ей: «Садись поудобнее, выпей вина с водой и рассказывай, что случилось. Может быть, ты хочешь, чтобы я отправила Джеймса спать?»[12]
«Джеймса?!» – с растущим возмущением подумал Генри Джеймс. Упомянутый джентльмен, если только миссис Ватсон не прятала под столом любовника, должен быть ее мужем Джоном Ватсоном.
Неужто автор вообще никогда не держит корректуру?
В том же рассказе Холмс разоблачает «грязного арестанта», слегка проведя по его лицу большой влажной губкой, которую предусмотрительно захватил в тюрьму. Таким образом он – согласно автору – снимает несколько слоев актерского грима. Генри Джеймс, который все прошлые полтора года разъезжал по Англии с труппой, поставившей его первую пьесу «Американцы», из собственных простых наблюдений знал, что «мокрая губка» Холмса лишь немного смазала бы и подпортила театральную косметику. Все актеры и актрисы, которые на глазах Джеймса снимали грим, предварительно наносили на лицо толстый слой кольдкрема.
И так рассказ за рассказом, одна глупость за другой.
Он отложил книгу, лишь когда лакей пришел сообщить, что все собрались в гостиной – выпить чаю или аперитива перед обедом. Спускаясь по лестнице, Джеймс непритворно хромал и на участливые вопросы Джона Хэя смог вполне правдиво ответить, что подагра – о которой он писал Хэю в декабре – и впрямь разыгралась.