Все эти чувства были это, которые принесли к состоянию, что имел место некий совсем определенный разговор между ним и личностью, которой стала ему мать. Мать любила его колоссально и она часто говорила с ним обо всем красивом и великом, что показывало себя в нем с двенадцатого года. Некая все более интимная, более благородная, более красивая взаимосвязь образовалась к этой сводной матери. Но свой внутренний разлад он вплоть до этого умалчивал также этой матери, так что она видела только красивое и великое. Он видела только, как он становился все мудрее и мудрее, как он все глубже проникал в целую эволюцию человечества. Поэтому было из того, что имело место как некий род генеральной исповеди, многое ново для нее, но она приняла это с близким, теплым сердцем. Это было в ней как некое непосредственное понимание для его печальности, его чувственного настроения, того, что он томился назад к тому, что он имел в себе до своего двенадцатого года. Поэтому искала она чтобы поднять и утешить его, тем что она начала говорить обо всем, что с тех пор выступало в нем так красиво и великолепно. Она напомнила ему обо всем, что ей стало через него известно об опять-обновлении великих учений, мудрых изречений и сокровищ закона Иудаизма. Что все через него выступило, об этом говорила она с ним. Ему становилось однако только все тяжелее для сердца, когда он так слушал говорящую мать, так ценящую то, что он внутренне все-же собственно чувствовал как преодоленным. И окончательно возразил он: Да, это пусть все так есть. Но через меня или через некого другого сегодня могли бы быть обновлены все древние, великолепные сокровища мудрости Иудаизма, что имело бы это за значение для человечества? Это все в основе все-же незначимо, что в таком роде выступает. Да, если сегодня было бы вокруг нас некое человечество, которое имело бы уши, чтобы слышать еще древних пророков, тогда было бы для этого человечества полезным, когда могли бы быть обновлены сокровища мудрости древнего пророчествования (Prophentums). Но само если некто так мог бы говорить, как говорили древние пророки, само если Илия пришел бы сегодня — так говорил Иисус из Назарета — и нашему человечеству желал бы возвестить то, что он как лучшее испытал в Небесных широтах: нет ведь людей здесь, которые имели бы уши, чтобы слышать мудрость Илии, древних пророков, также Моисея (Moses), да вплоть вверх до Авраама (Abraham). Все, что эти пророки возвещали, было бы невозможно возвестить сегодня. Их слова были бы неуслышанно заглушены в ветре! И так есть это ведь все, что я имел в своей Душе, неценно.
Так говорил Иисус из Назарета и он указывал на то, как недавно слова некого истинно великого учителя, беря в основе, прозвучали без того, чтобы оставить некое большое воздействие. Ибо, так говорил он, хотя не был он также никаким учителем, который достигал до древних пророков, так был он все-же некий великий, значимый учитель, добрый старый Хиллел (Hillel).[28] Иисус знал точно, что этот старый Хиллел для многих значит в пределах Иудейства, который сам в так тяжкие времена Ирода (Herodes) как Духовный учитель знал, чтобы завоевать некий большой престиж (Ansehen). Это был человек, который имел великие сокровища мудрости в своей Душе. И Иисус знал, как мало сердечные слова, которые говорил старый Хиллел, находили доступ в сердца и Души. Однако-же о старом Хиллел говорили: Тора (Thora) сумма древнейших, значимейших законов Иудейства исчезала и Хиллел опять-таки ее восстановил. — Как некий обновитель пра-источной Иудейской мудрости являлся Хиллел для тех его современников, которые его понимали. Он был некий учитель, который также странствовал вокруг как некий истинный учитель мудрости. Кротким был его осново-характер, неким родом Мессии был он. Это все рассказывает сам Талмуд и это позволяет себя после-проверить через внешнюю ученость. Люди были очень большой хвалы о Хиллел и рассказывали много хорошего о нем. Я могу только отдельное выхватить, чтобы намекнуть на тот род, как Иисус из Назарета говорил своей матери, чтобы уточнить свое Душевное настроение.
