Проведя возле залива весь день, я вернулась домой одна. А на следующее утро мы нашли на этом месте следы когтей гепарда, который взбирался на дерево возле скалы, а потом и след, уходящий за реку, где он отдыхал в пальмовых зарослях у воды. И снова я сидела в засаде целый день, но видела только пять слонов, которые старались стряхнуть орехи с верхушки пальмы дум, да еще пару водяных козлов, которые пронеслись мимо моего убежища, — должно быть, спасались от какой-то опасности. Я пошла вверх по реке, откуда они прибежали, и нашла свежий помет гепарда — но Пиппы нигде не было.
Еще дня три ушло на бесплодные поиски, но вот как-то вечером появился человек с сообщением, что Пиппа вернулась к Скале Леопарда. Я добралась туда, когда почти стемнело, и обнаружила ее возле гаража в окружении толпы африканцев. Увидев меня, она с птичьим чириканьем бросилась ко мне и вскочила в машину. Она ужасно изголодалась и съела все мясо, которое у меня было с собой. Я с огорчением заметила, как она отощала. Она казалась совсем маленькой, и нос у нее был мокрый и холодный — верный признак болезни. Когда мы приехали в лагерь, она набросилась на еду, а я тем временем снимала с нее клещей. И тут я заметила, что задние ноги у нее словно одеревенели, а десны совсем бледные.
Утром по радио был вызван ветеринар с портативным микроскопом. Я же не отходила от Пиппы, досыта накормила ее мясом и молоком, а она нежно отвечала на мои ласки.
Посланный по ее следу Локаль обнаружил, что он соединяется с тем, который мы видели возле залива. Значит, мы все-таки шли за Пиппой. Странно — ведь она была тогда ужасно голодна и, несмотря на это, не вернулась в лагерь, а ушла в другую сторону, к Скале Леопарда.
К вечеру она снова стала гоняться за птицами, забралась на дерево просто так, для удовольствия, и я немного успокоилась, но все же меня очень обрадовало появление ветеринара. Он взял мазок крови, измерил Пиппе температуру (у нее оказалось 38,4 градуса) и поставил диагноз: Babesia canis — собачий бабезиоз, которым болеют собаки. Это было очень интересно, потому что лишний раз подтверждало родство гепардов с собаками. Эльса умерла от B. felis, которой болеют только представители семейства кошачьих. Ветеринар на всякий случай захватил лекарство, но посоветовал подождать несколько дней — болезнь у Пиппы протекала легко и мог выработаться естественный иммунитет. Все это время нам было предписано держать ее в вольере и наблюдать за температурой и другими симптомами. В течение пяти дней я мерила ей температуру утром и вечером. Она колебалась между 37,8 и 38,2 градуса — для гепарда это нормальная температура.
Аппетит у Пиппы был зверский; только теперь я заметила, как она любит желто-оранжевый жир зебры и обыкновенную грязь. Я была поражена, когда увидела, что она ест грязь возле каждой лужи. Когда я спросила Джорджа, он сказал, что ничего особенного в этом нет, гепарды таким образом получают дополнительное минеральное питание и улучшают свое пищеварение. Ко мне Пиппа относилась гораздо нежнее, чем прежде, и ходила за мной как тень, но рычала на помощника и африканцев. С выздоровлением она становилась все беспокойнее, и через несколько дней ее затворничество стало одинаково невыносимо как для нее, так и для меня. На прогулку она выходила на поводке, но уговорить ее вернуться в лагерь было очень нелегко, потому что везде, где бы мы ни гуляли, встречалось столько интересных животных. Обнаружив, что ей мешают гоняться за ними, она снова начала отбиваться и царапаться, как и раньше, в Наро Мору. Но там я спокойно ждала до темноты, пока ей не заблагорассудится сдвинуться с места. Здесь же рисковать было нельзя, надо было возвращаться домой засветло. Положение усложняли слоны, которые все время паслись около лагеря. Пиппа напряженно следила за ними, и можно было представить себе, какой дразнящий запах долетал до нее при каждом взмахе огромных ушей.
Наконец после шести дней «постельного режима» Пиппа пришла в отличную форму, и я, устроив прощальный пир из мяса зебры, выпустила ее на волю. Она тут же стала гоняться за страусами и провела весь день у реки. Вечером она вернулась с нами в лагерь и съела остатки мяса; в пять часов утра с громким мурлыканьем она подошла к моей кровати, а потом исчезла.
