Как-то утром малыши заметили в траве что-то невероятно интересное.
Видя, как они осторожно подкрадываются, а потом отскакивают, я решила, что это змея. Я схватила палку и (с не меньшей осторожностью) стала подбираться к «змее», как вдруг оказалось, что это всего-навсего монитор. Эта большая безобидная ящерица попала в окружение, и, чтобы отпугнуть маленьких гепардов, ей оставалось только угрожающе раздуваться — она сделалась похожей на маленького дракона, при этом она так била хвостом и так страшно шипела, что даже я перепугалась, а уж я-то прекрасно знала, что это чистейшее представление. Но, должно быть, увидев рядом с гепардами еще и меня, ящерица не выдержала: собравшись с духом, она громко зашипела и молнией пронеслась мимо ошеломленных малышей. Они не погнались за ней, а просто не торопясь ушли с этого места, как будто ничего не произошло.
Потом они подошли к Фотодереву, где уже ждала Пиппа. В этот день Сомба проявила такое дружелюбие, какого мне еще не приходилось видеть, и это несмотря на то, что у нее, как и у Биг-Боя, текла кровь из десен между нижними клыками и коренными зубами. Тайни чувствовал себя неважно и держался в сторонке. Когда Пиппа ласково подтолкнула его, словно приглашая поиграть вместе со всеми, он тихонечко отошел подальше и с безопасного расстояния смотрел на всех большими грустными глазами. Как он напоминал мне Мбили в таком же возрасте, и тревожилась я за него так же, как за нее… Может быть, у малышей просто болезненно резались зубы? Им исполнилось уже девять месяцев, и если судить по предыдущему помету Пиппы, к этому времени у них уже должны были прорезаться постоянные зубы.
Через несколько дней Локаль отыскал гепардов возле Канавы Ганса, там, где пять месяцев назад Мбили капитулировала перед Пиппой. Пиппа решительно завладела теперь территорией своей дочери. Но ведь болота в ее собственных владениях уже просохли и никакой уважительной причины для оккупации территории Мбили у нее не было. Вскоре после этого Локаль заметил Мбили в четырехстах ярдах от Фотодерева — оно тоже находилось в ее владениях. Она подпустила его достаточно близко, и он хорошо рассмотрел ее, но когда стал подходить ближе, она убежала.
Чтобы не спугнуть, он оставил ее в покое и пошел за мной, но когда мы вернулись, Мбили уже не было. По следам мы узнали, что она перешла через дорогу раньше, чем Пиппа с детенышами прошла по ней к Фотодереву, где они ежедневно играли. И теперь они уже поджидали нас там.
Мбили, Уайти и Тату исполнилось уже два года восемь месяцев, и четырнадцать с половиной месяцев минуло с тех пор, как я в последний раз покормила, всех троих вместе. После этого, когда бы я их ни встречала, они выглядели великолепно и все были крупнее матери.
Однажды вечером я нашла в своей спальне птенца птицы-мыши. Он еще не умел летать и, трепыхаясь, неловко прыгал по хижине, как вдруг я увидела, что он опирается на одну лапку — вместо другой осталась только култышка. Я быстро взяла картонную коробку, постелила в нее травки, посадила туда перепуганного птенца и поставила на ночь поближе к себе. Перед рассветом птенец стал кричать. Я тщетно старалась подкормить его хлебными крошками и коноплей, но тут из кустов поблизости раздался крик его матери. Тогда я поднесла Стампи (Култышку) поближе к кустам; слеток неуверенно вспорхнул, полез было в колючий лабиринт, но тут же потерял равновесие и повис на единственной лапке, беспомощно болтаясь вниз головой. Я пришла на выручку Стампи, и меня поразило, что он принял мою помощь как нечто само собой разумеющееся. Когда я положила птенца обратно на траву, мать уже улетела. Я немного подождала, не вернется ли она, но, как видно, она отказалась от своего птенчика. Тогда я решила попытать счастья и покормить голодную пичугу бананом — это ей очень понравилось, и она с жадностью хватала кусочки прямо у меня из рук. Вечером птенец снова сидел в картонной коробке возле моей кровати, и я видела, как энергично он расклевывает очередной банан; значит, можно радоваться — по крайней мере Стампи не угрожает голодная смерть. На другое утро он отправился прямиком к кустам, откуда слышался крик его матери. Отныне так и повелось — мать взяла на себя прокорм младенца, а мне предоставлялось спасать его, когда я замечала, что он снова болтается на ветке вниз головой. Так мы вместе заботились о Стампи несколько дней, а на ночь я уносила птенца в дом, но на четвертое утро он на моих глазах взлетел ввысь, на тамариндовое дерево, и прекрасно устроился там, опираясь на одну лапку. Днем, увидев, что он с матерью куда-то летит, я почувствовала себя счастливой: теперь у маленького Стампи достаточно сил, чтобы бороться за жизнь.
