"Дух Ямато! — воскликнул японец и закашлялся, словно чахоточный. Дух Ямато! — кричит газетчик. Дух Ямато! — кричит карманщик. Дух Ямато одним прыжком перемахнул через море. В Англии читают лекции о духе Ямато! В Германии ставят пьесы о духе Ямато… Все о нем говорят, но никто его не видел. Все о нем слышали, но никто не встречал. Возможно, дух Ямато одной породы с тэнгу".
Тэнгу — нечто, смахивающее на лешего.
После агрессивной войны на Тихом океане, приведшей к позору капитуляции, после Хиросимы и Нагасаки предлагать японскому народу "дух Ямато" для исповедания — нелепо. Но можно попытаться заставить народ снова поверить в исключительность Японии, возглашая: "Японское экономическое чудо!", "Особенный японский характер!", "Необыкновенное японское трудолюбие!" Тэнгу вытащен из лесу и опять превращен в национальный символ. И не без успеха. В 1953 году 20 процентов опрошенных японцев считали себя существами более высокого порядка, чем американцы и европейцы. Пятнадцать лет спустя подобную шовинистическую убежденность выразили в ходе опроса уже 47 процентов взрослого населения страны. Остается совсем немного до того момента, когда кое-кто из японцев вознамерится снова провозгласить себя "божественной нацией".
Заповедник экономических чудес, обиталище существ, наделенных особенным характером, самая отличительная черта которого — необыкновенное трудолюбие, нуждаются в защите, а для этого нужна сильная и большая армия — еще один довод среди других, столь же лживых, в пользу наращивания японской военной мощи.
"Японское трудолюбие! — кричит газетчик. Японское трудолюбие! — кричит карманщик. Японское трудолюбие одним прыжком перемахнуло через море. В Англии читают лекции о японском трудолюбии! В Германии ставят пьесы о японском трудолюбии… Все о нем говорят, но никто его не видел. Все о нем слышали, но никто не встречал…"
Мне кажется, весьма правомерно таким образом перефразировать цитату из Сосэки Нацумэ.
А в самом деле, кто видел японское трудолюбие? Кто его встречал?
Некоторое время назад крупная японская газета "Асахи" задалась целью выяснить, как японцы распорядились бы своим временем, будь у них возможность выбирать занятие. Лишь два процента опрошенных заявили, что отдали бы часть своего времени труду. Остальные 98 процентов, перечислив самые разные способы времяпровождения, о труде так и не вспомнили.
Организаторы исследования поставили перед опрашиваемыми и такой вопрос: во имя чего они трудятся? Оказалось, что только 5,8 процента японцев трудятся, чтобы приносить пользу обществу. Подавляющее же большинство назвало труд "неизбежным злом". Вспоминается точное наблюдение современного японского публициста Такэси Кайко: "Правило японского чиновника: не отдыхать, не опаздывать и не работать".
Да и откуда в классовом обществе взяться любви к труду? Недаром в японской народной песенке поется:
Рис толочь в муку для теста —
Невеселая работа:
Бей пестом, а сам не пробуй! —
Сердце жжет от злобы!
Народ может не знать, но он чувствует. Вряд ли безвестный автор песенки был знаком с основами политической грамоты, однако интуитивно он выразил в незатейливых строках верную мысль: подлинное трудолюбие возможно, если работа является содержательной, творческой, если результатами труда пользуются сами же работники.
"Около шестидесяти процентов населения Токио ютится в домишках, похожих на клетки для птиц, — написал публицист Такэси Кайко.-…Стены в таких домах тонкие, фундаменты хлипкие — такое сооружение сотрясается от каждого проезжающего мимо грузовика или самосвала. За тонкими окнами, — продолжил Кайко, — нескончаемый шум, загрязненный воздух, выхлопные газы. И трудно становится понять, для чего они служат: то ли чтобы проветривать комнату и выпускать наружу застойный воздух, то ли чтобы впускать внутрь еще более загрязненный воздух улицы. Внутри "птичьих клеток" ревут младенцы, кричат женщины, воздух пропах запахом пеленок. И господин Рип ван Винкль — такое иносказательное имя дал Кайко японцам — в субботний или воскресный день медленно встает со стула, выходит на улицу и никем не понукаемый отправляется в свой офис".
