Он ошибся — насчет «зря». А насчет удачи — вопрос спорный.
05 августа, 08,24, дорога, поворот к ДОЛ «Варяг»
Железобетонное название лагеря было монументальным.
Внушало. Преисполняло. Восхищало — некоторых. Подавляло отчасти — остальных. Пугало — лиц с ослабленной психикой.
Но — Церетели тут ни при чем!
Не виновен одиозно-знаменитый скульптор в появлении пяти букв-колоссов ВАРЯГ на фоне чего-то странного — не то последней фазы затопления легендарного крейсера экипажем, не то извращенно-бурной радости по сему поводу личного состава японского императорского флота... Зураб Константинович в момент возведения циклопического названия лагеря безвылазно трудился над оформлением других пионерлагерей — в Адлере. За что и был отмечен впоследствии Ленинской премией.
Скорее, Колосс Пятиозерский стал выкидышем фантазии безвестного скульптора-пацифиста, отбывавшего срочную на флоте. И проведшего все три года в тоске, зубовном скрежете и загаженном гальюне (с зубной шеткой в руках)...
Легковая машина проскочила мимо монумента и остановилась. Постояла пару минут. Вернулась задним ходом и свернула на узкую грунтовую дорожку, обозначенную творением монументалиста-гальюнщика.
От шоссе до лагеря — четыре с половиной километра. Напрямик, через лес и мостик из двух бревнышек — гораздо ближе. Многие так и ходили. Машины, понятно, катили в объезд, по капитальному деревянному мосту, переброшенному через Каменку.
Накатанные колеи между сосен, песчаные откосы узкой речки, деревянный мост (надежный, подновляемый каждый год), снова колеи меж деревьев, дорога ползет вверх, и — распахнутые ворота, пустая будочка охранника, наверху, полукругом, те же пять букв — но уже без церетелевских выкрутасов.
ДОЛ «Варяг».
Добро пожаловать.
05 августа, 08:32, ДОЛ «Варяг»
Вернулась она через главные ворота, отметив мимоходом стоявшую рядом с ними серебристую незнакомую машину, похоже, дорогую... В иномарках Света разбиралась плохо.
Лагерь проснулся.
Разноцветные стайки ребят тянулись к столовой, из спортгородка доносились слова команд, перемежаемые взрывами детского смеха — Леша Закревский проводил зарядку в своей обычной манере.
Она перешла с бега на быстрый шаг, приходилось ежесекундно здороваться — ее знал весь лагерь. Отшучивалась от любопытствующих: где, дескать, потеряла Пробиркина? Остановилась и восхитилась уловом рассудительного Димки-Ослика — карасики плавали в пластиковой тюрьме лениво и равнодушно, словно наверняка знали — им всего лишь предстоит подтвердить рыболовные таланты Димки и вернуться обратно в озеро.
...Искупаться Света успела, приходить в столовую взмокшей после пробежки не хотелось. Но на завтрак немного опоздала — и сидеть за столом пришлось в одиночестве. А на обратном пути ей совсем чуть-чуть не удалось разминуться со старшей вожатой; СВ вышагивала откуда-то чеканной поступью кремлевского курсанта, марширующего по Красной Площади.
— Доброе утро, Светлана Игоревна. — Голос у СВ был негромкий и монотонный, но хорошо и далеко слышный.
Света, готовая уже юркнуть на крыльцо одноэтажного деревянного здания, где размещались кружки и игротека, — остановилась и неохотно повернула назад.
...Со времен пионерского детства СВ производила на Свету неприятное впечатление. При виде ее — даже сейчас — возникало чувство подсознательной вины и ощущение неотвратимости наказания, которое за эту вину последует, — при ясном понимании факта, что вины никакой нет, и наказывать ее СВ не имеет ни малейшего права...
— Здравствуйте... — Света запнулась.
Она попыталась было назвать старшую вожатую по имени-отчеству и поняла внезапно, что не помнит ее, казалось, очевидного и давно знакомого имени. Осталось лишь убеждение, что оно, это имя, отлично ей известно — забылись только звуки, какими надо превратить его в слова...
«Вот так оно и бывает, — подумала она в который раз, — вот так и начинается склероз в двадцать семь лет... А если не лгать себе — отнюдь не склероз. Сумасшествие».
СВ продолжала говорить столь же монотонно:
— Светлана Игоревна, я прошу вас открыть сегодня библиотеку позже, а через час — планерка у начальника лагеря, ваше присутствие обязательно.
