Пятая жизнь. Предварительные итоги в вопросах и ответах - страница 4
Откровенно говоря, необычное решение для «нормальной еврейской семьи». И как Вы оцениваете для себя эти достуденческие, но уже не школьные годы?
Два года и два месяца работы на заводе радиомонтажником, учеба в вечерней школе и посещение лекций для поступающих в московский университет были очень напряженным и интересным периодом моей жизни.
Илья Григорьевич Эренбург, Александра Сендерова. Евгений Беркович. Александр Беркович, Новый Иерусалим. 1964 год. Из семейного архива
Студенческие годы, как правило, — самая светлая пора в жизни. Для Вас тоже?
Вне всякого сомнения. Все пять с половиной лет вспоминаются мне как праздник. Как я уже говорил, наш курс (довольно большой, кстати — более 550 человек) собрал много ярких личностей. Я не говорю даже про массу талантливых физиков, математиков, астрономов и биофизиков, получившихся из моих однокурсников. Многие раскрыли свои таланты совсем в других областях — музыке, кино, поэзии. Назову только Сергея Никитина, Вано Киасашвили, Бориса Шапиро… Я занимался увлеченно, кроме одной четверки на экзамене по физике на первом курсе все остальные отметки имел только «отлично». Кроме того. «кипела» нормальная студенческая жизнь — летние стройотряды, студенческие вечеринки, переходящие иногда в студенческие свадьбы…
Ну, а как и когда началась Ваша научная работа?
Научная работа началась для меня сравнительно рано. Первые оригинальные результаты в теории оптимального управления были получены на четвертом курсе. К пятому курсу вышли из печати две научные статьи, еще три ждали своей очереди в редакциях. Распределение для меня прошло удачно, я был принят на работу в Научно-исследовательский вычислительный центр МГУ.
Евгений Беркович в ВЦ МГУ Из семейного архива
Оставалось оформить согласованный во всех инстанциях прием в заочную аспирантуру МГУ. И тут произошла осечка. Напомню, что дело происходило в 1967 году, сразу после Шестидневной войны. Отношение к Израилю, сионистам и ко всем евреям в официальной пропаганде становилось все агрессивнее и нетерпимее. Как теперь стало известно, на самом высоком политическом уровне тогда было принято решение об «очистке» от евреев фундаментальной науки, оборонных отраслей и высшего образования. В моем случае это реализовалось в отказе под каким-то смехотворным предлогом (на Ученом Совете якобы потеряли мои документы) в приеме в заочную аспирантуру. Я был не столько огорчен, сколько поражен, так не соответствовало это всем нормам и правилам. Но мой более информированный научный руководитель посоветовал мне благодарить небеса за то. что удалось добиться приема на работу в ВЦ МГУ, а об аспирантуре лучше забыть.
Это Вас сильно травмировало?
Честно сказать, не очень. Работа в МГУ — это огромное счастье. И моя научная работа шла успешно. Мои статьи выходили в журналах и сборниках регулярно, я много выступал на конференциях, семинарах, побеждал в различных научных конкурсах. Диссертацию защитил в 1973 году, так и не поучившись в аспирантуре. К этому моменту у меня было опубликовано более сорока статей, многие переведены и опубликованы заграницей. Одновременно я смог реализовать свою давнюю любовь — преподавательскую деятельность.
Я читал студентам спецкурс по основным результатам своих работ, а параллельно основной работе вел занятия в подшефной МГУ математической спецшколе.
Можно сказать, что начиналась перспективная научная и преподавательская карьера?
Однако моя научная работа практически в это время и закончилась. И не по моей вине или по моему желанию. После защиты диссертации мне было недвусмысленно сказано, что больше никаких перспектив в НИВЦ МГУ у меня нет и мне лучше искать другую работу. На банальное увольнение по сокращению штатов руководство не решилось, но сделало все, чтобы мое пребывание там стало невозможным. При этом не скрывалось, что единственной причиной этого является мой пятый пункт в анкете. После примерно года неравной борьбы в марте 1975 года я начал работу в одном из так называемых научно-исследовательских институтов научно-технической информации. Свою десятилетнюю (с 1965 по 1975 год) работу в науке я вспоминаю как самый счастливый творческий период. Мне удалось получить некоторые результаты, которые и сейчас не потеряли значения. До сих пор ощущаю боль оттого, что мне пришлось оставить науку и начать «новую жизнь».
