А то, что ты уникальная и неповторимая личность, со своим богатым и глубоким внутренним миром — иди, доказывай это своей маме или, еще лучше, расскажи при случае любимой девушке.
Несмотря на простоту и суровость быта, доходящих, порой, до аскезы, распорядок жизни в Афгане был продуман тщательно и разумно. Вот и карантин являлся необходимым условием вливания вновь прибывших в армейскую боевую семью. Смысл его заключался в том, что, во-первых, еще неизвестно чему тебя учили и насколько хорошо выучили в Союзе, поэтому необходимо проверить твои навыки ведения боя, проверить степень владения полученной воинской специальностью, уровень физической подготовки и привить тебе новые навыки — азы ведения боя в условиях горно-пустынной местности. Потому, что сама тактика ведения боя в условиях Средней полосы или Европейского театра военных действий резко отличается от тактики ведения боя в горах и то, чему тебя учили в Союзе, нуждается, поэтому, в дальнейшей доводке и доработке.
А во-вторых и в главных, двухнедельный карантин позволял хоть в малой степени акклиматизировать людей к жесткому афганскому климату. Если в России при плюс тридцати люди обливаются потом и млеют от жары, стремятся укрыться в тень, скупают квас и мороженое, то тут, в Афгане, тебе придется воевать при плюс пятидесяти, без кваса, мороженого, иногда даже без воды и тенёк для тебя никто не предусмотрел. Тенистого парка в горах не разбили к твоему приезду. Все два года ты будешь воевать при изнурительной и отупляющей жаре, опаляемый жесткими лучами солнца с повышенным содержанием ультрафиолета и рентгеновского излучения, имея возможность зайти в тень только на привалах.
Тем временем наша партия окончила завтрак и под командой лихого капитана Вострикова потопала на плац, где и влилась в колонну карантина. Больше всего меня удивили не размеры плаца — они небыли гигантскими — а то, что на плацу стояло всего около сотни человек, половина из которых были из карантина.
— Полк на операции, — пояснил кто-то за моей спиной.
Я начал осматриваться вокруг себя. Кроме нашей партии, прибывшей сегодня утром и одетой еще в парадки и фуражки, которые мы не успели снять, все были одеты как и положено: в хэбэ зимнего образца, сапоги и панаму. Все, кроме нескольких крепких парней в пилотках. Видеть в одном строю с собой сержантов в пилотках было не менее дико, чем если бы они надели на голову немецкие каски. Тепло, все-таки. Осень осенью, а в пилотке уши быстренько обгорят на таком солнце.
— Откуда вы, пацаны? — спросил я их.
— Из Белоруссии. Учебка зенитчиков.
— Парни! — изумился я, — Какого черта вас сюда-то занесло?
В Ашхабаде, по крайней мере, за полгода учебки мы успели привыкнуть к климату, сходному с афганским. Да и сама Туркмения была все-таки, рядом с границей. Мне и в самом деле казалось глупостью несусветной тащить этих непривычных к жаре пацанов из дождливой Белоруссии через всю страну в солнечный Афганистан. По-человечески мне их было жалко. Несмотря на утреннее время «белорусы» были все в поту и в мыле, как после кросса, и вызывали сочувствие.
— Нас на Германию и Чехословакию готовили, — поделился один из них, — а потом пришел приказ и нашу партию, человек сорок, направили в Афган. Зря ты с ним связался.
— С кем? — не понял я.
— С Амальчиевым. Он тебе этого не простит.
— А он что — папа римский, чтоб я у него прощения просил?
— Полк равняйсь! Смирно! — прервал нашу беседу властный, хорошо поставленный командирский голос.
Перед строем стоял дородный подполковник — зампотыл полка Марчук: в отсутствие всей полковой командирской верхушки он исполнял обязанности командира полка.
Мне показалось странным называть сотню солдат полком. Сотня солдат — это, в лучшем случае, рота. Но в Армии много забавного. Если рота в наряде или в карауле, а в расположении осталась пара-тройка больных, хромых и косых бездельников, то эти-то три человека на любом построении будут именоваться «рота». И когда эту троицу поведут в столовую, то подадут команду: «рота, шагом марш!», хотя три человека — это никакая не рота и даже не отделение. А так, расчет.
