Скорее всего именно от вида крови на Рейесе во мне вспыхнула бешеная ярость. Мгновение спустя я уже стояла перед тем мужиком. Засунула руку ему в грудь и остановила сердце, даже не успев подумать о последствиях. А потом я обернулась и увидела саму себя, стоявшую рядом с Рейесом. На моем лице был написан настоящий шок.
Я вышла из тела. Я убила человека, причем сделала это в нематериальном виде. До сих пор в голове не укладывается. И до сих пор трудно принять правду.
- Даже не знаю, меняет ли это хоть что-нибудь, - сказала я. – Я все еще чувствую себя виноватой. Я отняла у него жизнь. Кто знает, может, он сумел бы измениться. Стал бы следующим Ван Гогом или следующим Шекспиром. А теперь мы никогда этого не узнаем, потому что я лишила его всех шансов.
- Ты серьезно считаешь, что такой человек мог бы стать следующим Шекспиром?
- Наверное, нет, но опять же, теперь мы этого не узнаем. Я не судья и не присяжные. У меня нет права отбирать жизни. – Несколько секунд я смотрела на Рейеса, а потом спросила: - В тюрьме ты убивал из самозащиты. Как ты потом себя чувствовал? Как это тебя изменило?
- Никак. Они пришли ко мне, я защищался. В итоге они были мертвы, а я нет. Не стоит недооценивать фундаментальную потребность в выживании, Датч. Она управляет всеми нами. Если мы играем роль людей, значит, изначально, как и все люди, имеем право защищаться. И ты в тот момент сделала то, что было необходимо.
Играем роль людей? Это кто тут играет? Насколько мне известно, я человек до мозга костей, как бы странно это ни звучало. Огонь в камине затрещал, и я оглянулась. Выглядел он, конечно, очень настоящим, но все-таки был электрическим.
- В нем и звуковые эффекты есть?
Рейес тихо рассмеялся:
- Сейчас все есть. Сам понятия не имел.
Опять до меня со всей мощью только что сделанного открытия дошло, что он десять лет просидел в тюрьме. А я, видите ли, собираюсь отправить его обратно. Смогу ли я это сделать? Даже если узнаю, что он и есть поджигатель, смогу ли я вернуть его в тюрьму? Посадят ли его снова? Или смягчат приговор ввиду того, что он уже отсидел ни за что?
- Ты сегодня прямо сама серьезность. Есть какая-то причина?
- Что ты делал в баре? – спросила я, меняя тему.
- Я уже говорил. Был поблизости.
- А-а, ну да. Но ты ведь не следил за мной?
Он провел пальцем по краю бокала. Самая сексуальная картина, какую я когда-либо видела.
- То есть ты думаешь, что я хожу за тобой попятам, чтобы не давать твоей заднице влипать в неприятности?
- Если и так, то ты не очень-то хорошо справляешься.
Его лицо осветилось широкой улыбкой.
- Согласен. Так что тебе покоя не дает? Жаль, конечно, но это явно не я.
От одной только мысли о том, как именно Рейес может не давать мне покоя, меня пронзило неуместное удовольствие, однако я пришла сюда не за этим. Я никак не могла заставить себя напрямую спросить, он ли методично сжигает дотла город, поэтому вернулась к теме, которая и привела меня сегодня к нему:
- На что похож ад?
Его пальцы замерли.
- В смысле?
- Ну ад, - пожала плечами я. – Дом, милый дом. Ты же там вырос. На что он похож?
Рейес выпрямился и уставился на огонь.
- Там все в точности так, как рассказывала тебе мама, когда ты была маленькой.
- Моя мачеха мне сказок не рассказывала, так что ты уж просвети меня сам.
- Жарко летом. Жарко зимой. Весной и осенью тоже жарко. Климат практически не меняется. Хотя время от времени дул обжигающий ветер. Для разнообразия он казался почти освежающим.
Ну и ладно. Не хочет отвечать – не надо. Я перешла к вопросу посерьезнее:
- Что бы случилось с человеком, если бы он попал в ад, но сумел бы сбежать?
Рейес взглянул на меня.
- Сбежать невозможно. Говорю на случай, если ты планируешь путешествие.
Что странно – он казался совершенно серьезным. Как будто путешествие в самое чрево сверхъестественного мира так же возможно, как и поездка на любой другой курорт.
- Не планирую. Просто подумала, что могла бы написать статью. Или книгу. Всегда хотела получить Пулитцеровскую премию. А может, мне дико повезет, и меня наградят Нобелевской премией мира. За Нобелевскую премию мира я бы даже убила.
