На лице Ошканова появилось отчаяние.
А Лапин смотрел на него восторженно и влюбленно. То, что сделал сегодня ночью Ошканов, выглядело до неправдоподобия просто: ему потребовалось всего лишь нажать кнопку, которая находилась даже не на пульте, а на косяке дверей в лабораторный зал. Ее, эту кнопку, каждый день в конце рабочего дня, убедившись, что все ушли домой, "вырубает" завлаб Миша.
Четыре года экспериментировать с генератором и не догадаться взглянуть на его работу в полной темноте. Великая тайна познания! Но путь Ошканова к маленькой кнопке у дверей длился долгие десятилетия поисков. По крупицам собирал он новейшие факты из молекулярной биологии, ядерной физики, цитологии, теории относительности и все это связывал в единый узел. Ах, Ошканов, Ошканов! Как же удалось все это тебе в одиночку, без друзей и единомышленников, оставаясь при том честным и добросовестным конструктором холодильных установок?
Вообразив себя в условиях такого раздвоения, Лапин поежился. Жесточайшее испытание! Чтобы выдержать его, нужна беспредельная одержимость, бесконечная вера в идею. Ошканов… Титаническая работоспособность и… феноменальная беспомощность в жизни.
— Ефим Константинович, дорогой вы мой! — обнимая Ошканова за плечи, воскликнул Лапин. — Да вы попробуйте сначала припомнить, как оказались в этой квартире.
— В самом деле… — стушевался Ошканов.
— Вы пришли сюда, поскольку эта квартира была когда-то вашей. Вы выросли в этих комнатах, здесь умерли ваши родители. Но прошло много лет и сегодня ночью сюда вернулся подросток, пятнадцатилетний Ошканов.
— Не хотите ли вы сказать…
Ошканов отстранился, чтобы лучше видеть Лапина.
— Ксения Марковна, — обратился Лапин к хозяйке квартиры, — расскажите-ка человеку о его ночных похождениях.
Выслушав рассказ Сычевой, Ефим Константинович долго молчал, раскачиваясь и потирая колени. Но в глазах его было несказанное счастье.
— Свершилось… — голос его был хриплым.
— Да, — подтвердил Лапин, — окно вы приоткрыли. Но теперь следует его распахнуть настежь. Не так ли, Ефим Константинович?
По дороге в институт, у выхода из липовой аллеи на площадь, Ошканов неожиданно схватил Георгия Михайловича за рукав.
— Боже правый! — простонал он. — Она еще здесь!
На крайней скамейке, откуда хорошо был виден вестибюль института, сидела Марина Давыдовна. Она подремывала, положив голову на спинку скамейки. А время уже перевалило за полдень.
— Она проводила меня до самых дверей института, — в исступлении зашептал Ошканов Лапину. — Она могла бы удержать меня, если бы захотела. И знала, что рискует потерять меня навсегда — ведь воздействие могло оказаться и стойким. И вот все ждет. Впрочем, как же так? Она должна была видеть того мальчика, который вышел из института. И она не могла не догадаться… Боже мой, каково ей было! Маринушка! Маринушка! — вдруг закричал он. И с протянутыми руками устремился к жене.
