Однако этому стали противиться.
Великий канцлер и другие сенаторы никоим образом не были согласны с мнением Меншикова и настаивали на очередности наследования в пользу Петра II, внука царя. Чувствуя себя несвободными в присутствии Меншикова и его солдат, сенаторы предложили посоветоваться с народом, открыв, чтобы иметь возможность разговаривать с людьми, одно из окон зала, где заседало собрание. Однако Ментиков заявил, что сейчас не настолько тепло, чтобы открывать окна. Затем по его знаку в зал вошел офицер, сопровождаемый лишь двадцатью солдатами, но позади них, в глубине коридоров, виднелся весь вооруженный и грозный отряд.
Екатерина была провозглашена императрицей. Но вскоре опека Меншикова стала тяготить ее, и она не скрывала своего раздражения по этому поводу. С этого времени Меншиков, предвидя близкую смерть императрицы Екатерины, озаботился выбором ее преемника. Он пообещал трон великому князю Московскому, выставив условием, что тот женится на его дочери.
Великий князь взял на себя это обязательство, рискуя не сдержать своего слова.
Но вот что рассказывают, а вернее, рассказывали в то время.
Екатерина, как и предвидел Меншиков, в самом деле захворала; Меншиков пожелал ухаживать за ней, и все лекарства именитая больная принимала из его рук.
Однажды, когда врач прописал какую-то микстуру, Меншиков взял чашку с питьем из рук придворной дамы, итальянки по имени г-жа Ганна. Екатерине питье показалось таким горьким, что она опорожнила чашку лишь на три четверти и вернула ее придворной даме. Та, не понимая, откуда появилась горечь в этой микстуре, которую она сама приготовила и в которую входили лишь приятные на вкус составные части, допила то, что оставалось в чашке, и действительно ощутила горечь, на которую жаловалась императрица.
Екатерина умерла; придворная дама тяжело заболела, но была спасена своим мужем, который, будучи итальянцем и разбираясь в химии, дал ей противоядие.
Меншиков стал полновластным хозяином страны. Он устроил помолвку своей дочери с молодым царем и взялся охранять его, но не так, как охраняют императора, которого чтят, или зятя, которого любят, а как узника, бегства которого опасаются.
Тем не менее Петр II сбежал.
Товарищами игр царя были его тетка Елизавета (та, что впоследствии царствовала и, родив восьмерых внебрачных детей, не оставила законного наследника; та, что получила прозвище Милостивой, потому что во время ее царствования не был казнен ни один человек) и два молодых князя Долгоруковых.
И вот однажды, когда Петр II в сопровождении своего неразлучного опекуна отправился на прогулку в Петергоф, один из двух братьев Долгоруковых, Иван, подстрекаемый министром Остерманом, предложил царю бежать через окно, как только наступит ночь. Это легко было сделать, поскольку, как выяснилось, караульные стояли лишь возле двери. Юный царь, донельзя уставший от неволи, в которой он оказался, и не испытывавший любви к дочери Меншикова, согласился на это предложение; когда наступила ночь, он бежал вместе со своим отважным товарищем и добрался до того места на дороге, где его поджидал громадный отряд дворян и офицеров, враждебных Меншикову. Они направились в дом канцлера Головкина, где собрался Сенат, и оттуда с триумфом вернулись в Санкт-Петербург.
Меншиков, узнав о побеге государя, осознал себя погибшим. Тем не менее, чтобы ему не в чем было себя упрекнуть, он решил попытать судьбу до конца.
Он последовал за молодым царем, но, прибыв во дворец, обнаружил, что стража полностью сменена, а гарнизон находится под ружьем.
Тогда он направился в свой дворец, чтобы принять там решение, как действовать дальше, однако отряд гренадер, окружавший дом, арестовал князя, когда он туда входил.
Тогда он потребовал позволения поговорить с царем, но в ответ получил лишь уведомление о приказе отправиться вместе со всей семьей в Раненбург.
Раненбург — это принадлежавшее Меншикову поместье, расположенное между Казанским царством и Вятской провинцией.
Меншиков мог ожидать, что с ним поступят хуже.
В Раненбурге находился укрепленный им великолепный замок, где он намеревался вести жизнь старых русских князей, которым его, сына простого крестьянина, уподобили императорские милости. Меншикову было разрешено взять с собой столько слуг, сколько ему заблагорассудится, и столько денег, сколько он найдет нужным, а также наиболее ценные из его вещей. К тому же, что редко случается с лицами, попавшими в опалу, с ним разговаривали исключительно вежливо; следовательно, он не опустился настолько низко, чтобы не быть в состоянии снова подняться на поверхность.
