Особенно приятными были встречи за ужином, когда в вечерний час ученый принимал приглашение побыть в кругу нашей семьи за чашкой чая. Большой мастер устного рассказа, общительный и веселый, Павловский быстро находил общий язык со взрослыми и детьми.
Завладев вниманием, он угадывал темы, способные своим содержанием заинтересовать всех. Рассказы его нередко касались описаний поездок по Советскому Союзу и за рубежом. Иногда он приносил кинопроекционный аппарат и показывал на стене фильм, снятый «с руки», или слайды, полученные им во время «хождения за моря», как он называл свои путешествия.
Однажды по совету домашних я расположился за соседним столом, чтобы незаметно записать воспоминания Павловского.
Наблюдательный собеседник тотчас обнаружил мои намерения и, улыбнувшись, осведомился, для каких, собственно, целей я собираюсь делать записи.
— Чтобы передать ваш рассказ друзьям, сотрудникам отдела, которым я уже сообщал не раз о ваших поездках. Но если протестуете, не стану записывать. Прошу извинить…
— Нет, почему, пожалуйста, действуйте! Говорят, интересная, но не записанная мысль часто становится потерянной.
Рассказ в тот вечер касался воспоминаний Павловского о его поездке в Индию.
— Ну вот что, — дотронулся до моей руки Павловский, пригласив глазами сесть за общий стол. — Обещаю через месяц написать очерк о поездке. Согласны? Вот и прекрасно!
— Гостеприимство и дружелюбие индийского народа, — начал Евгений Никанорович, — очаровали меня настолько, что я, как говорят поэты, оставил в этой стране частицу собственного сердца.
В тот вечер мы слушали Павловского до поздней ночи, рассматривая фото, поделки из слоновой кости, диковинные сувениры, книги. Особенно интересна была «мала» — ожерелье, сделанное из коконов шелковичного червя, переплетающихся с красными цветами из материи и стеклярусом.
Каково же было мое удивление, когда ровно через месяц, в очередной приезд в Москву, Евгений Никанорович передал мне толстую тетрадь, сообщив, что это и есть обещанный тогда очерк о поездке в Индию.
— Если дойдут руки, — говорил он, — напишу книгу, а пока пропасть всяких дел! Еду в Таджикистан, а оттуда в Прагу.
Листаю тетрадь и, удивленный обширностью ее содержания, покачиваю головой.
— Не пугайтесь объема: воспоминаниям угаснуть не дано! — улыбается Павловский. — «Умчалися года, но в памяти так живо, так ярко и свежо былое, как вчера…» Кажется, так сказал поэт?! — шутит он.
«…Москву мы покинули 2 января 1947 года на двухмоторном «Дугласе». Вскоре, оставив позади Баку, взяли курс на Тегеран. Пролетая над белыми, как сахар, острыми пиками хребтов Эльбурса, наш самолет забирается на высоту четырех тысяч метров. Через два с половиной часа мы в Тегеране. Отсюда наш путь лежит на Багдад, но в горах снежный ураган. Меняем маршрут и берем курс на хребты Загрош, расположенные в Ираке. Через два часа садимся на аэродром Басры.
Предстоит ночевка. Еще засветло едем в город. На окраине Басры узнаю уже знакомую мне по предыдущей поездке пальмовую рощу. По бокам шоссе выстроились, словно на параде, высокие финиковые пальмы, увенчанные роскошными кронами листьев. Миновав мост через многоводную реку Шатт-эль-Араб, добираемся до гостиницы.
Город состоит из собственно Басры, лежащей у оконечности капала Ашер, где разместился торговый и административный центр, и Маргила — части города, заселенной беднотой.
Пока не стемнело, совершаем экскурсию по прилегающим к гостинице кварталам, которые во время первой поездки посетить не удалось.
По особенностям архитектуры Басра несколько отличается от городов Востока, в которых я побывал раньше. Здесь над тротуарами свисают балкончики вторых этажей, в старых побуревших от солнца домах видны бесконечные переплеты окон, часто с цветными стеклами, террасы с деревянными колоннами. Их сменяют причудливые ниши и плоские черепичные крыши с узорчатыми карнизами. Дома, обветшавшие от времени, кажутся построенными тогда, когда здесь бродили герой сказки «Тысяча и одна ночь».
Груженные мешками ишаки, понукаемые хозяином, сменяются цепочкой идущих верблюдов, спешащих еще до захода солнца в караван-сарай на ночлег. В узком проходе улочки перезвон бубенцов и колокольчиков, висящих на шее некрупных лошадок, отдается громким эхом в ушах прохожих.
