Пархомин – это офицер, которого солдаты, даже из других подразделений, уважали, избегая называть «шакал», как других офицеров. Был он хоть и жестким и требовательным, но смелым и всегда заботился о своих солдатах. Например, он мог позвонить заместителю по тылу полка и потребовать от него замены просроченных сухпайков, выдачи большего количества продуктов, мог при этом разговаривать жестко, хотя собеседником был майор. Он добивался для солдат всегда максимально лучшего.
Один ефрейтор еще до прихода Жеки в подразделение был тяжело ранен и отправлен на базу, в госпиталь: ему осколком сильно ранило правое бедро. Осколок, хоть кость и не задел, но прошел близко к колену и задел сухожилия, а другой осколок попал в бок, раздробив ребро. Ефрейтора звали Величко Андрей. Он пролежал в госпитале несколько недель перед отправкой в Союз, и Пархомин, когда был в части, сам завез ему письма, привез его вещи, продукты, поддержал его, поблагодарил за службу. От него исходили забота и участие, и все это чувствовали.
Но больше всего Жеку поразила его смелость, когда тот стал отчитывать двух солдат-дагестанцев, оставленных на важной позиции – прикрывать высадку десанта. Но из-за начавшейся стрельбы они внезапно без приказа покинули позицию, тем самым дав возможность вести прицельный огонь по всей группе.
Все залегли, а вертолет, так и не высадив до конца солдат, улетел, и было просто чудом, что все обошлось без жертв. Когда они прибыли в казармы, Пархомин орал на них: «Сволочи! Негодяи! Вы – трусы! Я так и напишу в ваш аул, чтобы ваши деды и родители знали, что они воспитали трусов». Он обзывал их последними словами и сказал, что в следующий раз, если кто погибнет, они будут писать похоронки, объяснять родителям на своем неграмотном русском языке: «Простите, маманя, я струсил и сбежал, а его убили…»
Это продолжалось минут 10, после чего он заявил, что даже в тылу такие гады что-то да испортят. Они пытались что-то сказать в свою защиту, их ноздри раздувались. Это были кавказцы, горячие ребята, которые вообще не привыкли, чтобы с ними так разговаривали. Им было приказано месяц носить все дополнительные боеприпасы на заданиях и убирать туалеты по возвращении. В принципе такое поведение мало кто мог себе позволить, потому что душманы – это одна опасность, а была и другая, когда особо жесткие с молодыми солдатами сержанты вдруг как-то неожиданно получали пулю сзади по ногам или даже по телу. Да и просто осознание того, что твой тыл прикрывают те, кто тебя ненавидит, увеличивало и без того большое психологическое напряжение.
К чести этих солдат, они больше не проявляли трусости.
* * *
В конце весны Пархомин уехал в отпуск на месяц. На это время их подразделение оставили в части. Они ходили на большие задания только дважды, и то в составе всей разведроты, но Жека заметил, как все тоскуют и чувствуют себя некомфортно. Все почувствовали, как им не хватает этого офицера.
Пархомин вернулся из отпуска очень вдохновленный, но все же какой-то грустный и задумчивый. Пока он был в отпуске, пришел приказ о присвоении ему воинского звания – капитан.
У него был двухлетний сын, жена, и он больше года их не видел, потому что его отпуск все время откладывался. Его никто не мог подменить, что в Афганистане, к сожалению, в отдаленных частях случалось. Родители его погибли в автокатастрофе, когда он учился в 10 классе. Это стало одной из причин, почему он выбрал учебу в военном училище: там государство брало на себя все расходы по содержанию. Он хорошо закончил английскую спецшколу и легко поступил в военное училище.
В Афганистане ему оставалось прослужить около 6–7 месяцев.
Примерно в конце августа начались серьезные бои. Почти каждый день обстрелы, подрывы – душманы активизировались. Наступили очень тяжелые времена. Вновь прошел слух, что их скоро выведут в Союз.
Но потери увеличивались с каждым днем, в том числе и в их подразделении, как их ни берег Пархомин. Примерно через два месяца после отпуска их перебросили на боевые машины десанта (БМД), на помощь пехоте, и из деревни на противоположном склоне небольшого ущелья по ним неожиданно открыли сильный огонь из пулеметов и гранатометов. Хотя там должен был стоять гарнизон местной (союзной) афганской армии.
