Пан домовладелец взглянул исподлобья на спрашивающего, уж не хочет ли тот его оскорбить, но Янек от Колокола вполне серьезно пояснил, что и те и другие ворота менее всего охраняются, поскольку с южной стороны нет неприятеля.
Броучек с благодарностью подумал о наших нынешних комиссиях по наи- и переименованию улиц, но тут же заволновался, осознав слова Домшика насчет неприятеля.
— Как так — на южной стороне нет неприятеля? — сказал он. — Боже ты мой, значит, Прага осаждена?
— Да как же это? Возможно ли, что ты не ведаешь об огромном войске крестоносцев, собранном из всех племен и народов света, с коим Зикмунд уже две недели стоит перед Прагой на северной стороне, от пражского Града до самых Голешевиц?[25]
Только теперь понял пан Броучек обвинение в шпионаже и тяжко вздохнул в душе, сказав себе так: «Вот!
Только этого еще и не хватало! Мало того, что леший занес меня в стародавнюю Прагу, так сие должно было случиться именно в такой момент, когда ее обложил проклятущий Зикмунд! Теперь ко всему прочему прибавится обстрел из тяжелых пушек, а насчет пищиХорошо, если разживешься куском конины, не то придется довольствоваться чем-нибудь и похуже!» Домшик между тем продолжал свое объяснение: — Мы хоть и не запираем ворот, однако стережем их усердно и в городе примечаем всех подозрительных, которых люди, специально на то поставленные, строго допрашивают и вон из города выдворяют. От них бы ты при свете дня не ушел. Ты где стоишь?
— Нигде. Всю ночь бродил по улицам.
— И не повстречал рихтаря с коншелами?[26]
— Какого рихтаря? С какими коншелами?
— Да что ходят с девками…
Янек от Колокола сказал, собственно, «с древками», но пану Броучеку, не искушенному в старинном произношении, послышалоеь «с девками», из чего возникло маленькое недоразумение, которое разрешилось, лишь когда Домшик повторил отчетливо сомнительное слово, чем и развеял высоконравственное негодование пана Броучека.
— С древками посеребренными, знаком их власти. Чтоб тебе было ведомо: у нас издавна действует закон: после того как под вечер пробьет колокол на ратуше, никто не смеет ходить по улицам без огня, если не хочет быть-взят под стражу и подвергнут наказанию рихтарем или его помощником, который в ночное время обходит со своими бирючами город. Ежели потребно, идут с ним также несколько коншелов или еще кто из магистрата. И ныне исправно ходят они ночным дозором, хотя, кроме них, несут службу двенадцать гейтманов: восемь выборных от нас, пражан, а четверо — от таборитов и окрестных жителей; гейтманы те заправляют делами воинскими и прежде всего пекутся об охране ворот и стен города. Просто чудо, как ты сумел попасть в город в таком подозрительном наряде, да еще целую ночь по улицам пробродил, не столкнувшись с ночной стражей.
Теперь пан Броучек понял, почему ночной прохожий нес фонарь и почему не замедлил извлечь оружие; наверняка он заподозрил в пане домовладельце, идущем без огня, преступные намерения.
«Да, веселенькая жизнь в этой старой Праге! — подумал наш герой. Только одним глазком заглянул я сюда, а уже начинаю сожалеть о каждом слове, сказанном против наших городских властей. О, золотая Прага девятнадцатого столетия! Как представлю, что мне приходилось бы веявши раз, идя к «Петуху» или на Градчаны, таскаться с фонарем и потом каждому объяснять, освещая свою фигуру, откуда я иду и когда ворочусь домой! А ежели б я его где-нибудь потерял, то проснулся бы в каталажке. И хороши были бы оживленные улицы по ночам, когда б в них роились и перемигивались эдакие светлячки и болотные огни!»
— А пошто ты не стал постоем в какой-нибудь корчме? Деньги есть у тебя? — спросил древнечешский мещанин.
Броучек не сразу нашелся, что ответить. Вопрос напомнил ему о новых трудностях. В его кошельке было немного денег, но употребить их здесь можно, пожалуй, с тем же успехом, как и на Луне. Нет сомнения, что гуситы не пожелают понимать ни по-немецки, ни по-венгерски. А тут он еще вспомнил о недавно обнаруженном кладе. Ах, боже ты мой, в безумном беге от ворот он совсем не примечал улиц, и кто знает, найдет ли он снова дверцу с птичками в безбожной путанице и пестроте старинных домов? И даже если найдет, кто знает, сумеет ли он в. другой раз пробиться к кладу, который, наверное, вовсе не оставлен и не забыт, а принадлежит или, может, еще живому королю Вацлаву, или другому средневековому богачу, укрывшему его там в эти бурные гуситские времена. И наконец, какой прок ему от богатства в осажденном городе, откуда он будет счастлив просто унести ноги? Ах, с радостью пожертвовал бы он всеми этими сокровищами, лишь бы из дикого средневековья попасть обратно в благоустроенную, культурную Прагу наших дней!