Художник Маке, один из немецких «голубых всадников», возникших вокруг Кандинского, приехал сюда году в 1911-м. Он понял, что такое солнце и чувственность природы. Он начал писать по-новому: в его палитру влились оранжевые, красные тона, которых не было в Германии. Бедняга Маке, он что-то понял, но был убит на фронте Первой мировой.
Накатывались волны, холодные в начале мая, а «она» купалась. Подпрыгивала, когда ее окатывало, взвизгивала, но из пены не выходила.
Крутые бедра, плечи крепкие, закваска очень знакомая. Кто, кроме соотечественницы, мог выглядеть так внушительно, купаться в 15 градусов, визжать и оставаться в море?
Я сел на корточки, дождался, когда она приблизится из пены морской, и поприветствовал ее. Она радушно ответила: «Мы ленинградские, нас тут с десяток. Отель «Мархаба-бич». Надули. Сказали — четыре звездочки, но еле тянет на три. Проблема с выпивкой. Мой муж с друзьями не может взять с собой бутылку в ресторан и даже в номере не позволяют пить. Какой-то прям террор. Фашистская страна. Вы не против, я прямо тут переоденусь»?
Она вытирала груди и живот, почти не скрываясь. Эти русские тридцатилетние бабы… один ребенок, пять абортов, прошли сквозь все, однако — понятливы, и можно здесь на берегу такую поставить в позу, пока мужик с друзьями пьет водку под одеялом, а старый лодочник-араб напевает за соседним барханом незатейливую мелодию своей юности… А может, все это мой эмигрантский бред?
— Как вас зовут? — Наташа. — Давайте встретимся. — Да я бы с удовольствием, но через час мы уезжаем в Сахару. Поездка — на два дня. Все говорят — что там неописуемо красиво.
— Действительно красиво! — и я попрыгал дальше.
За поворотом — запахло теплым конским пометом, раздалось ржание, а сухонький подросток (как оказалось, лет 17) мне помахал и крикнул на чистом немецком: «Комм райтен!» Не хочешь покататься?
Так я познакомился с Баркукшем. Эта встреча сильно отразилась на моем тунисском маршруте и даже — на траектории последующей жизни.
— Мистер, да что ты такой печальный? — сказал мне по-немецки Баркукш.
— Да так чего-то. Много с русскими бабами общался. В Сахаре.
— Да плюнь ты на баб. Посмотри, какая лошадь!
Он подвел меня к камышовому сараю, запрятанному в дюнах. Здесь стояли две лошади (как потом выяснилось — кони) и один верблюд. А также — маленький ишак, но это не в счет.
Он потрепал гнедого коня и произнес волшебное слово — «Каммус». — Почем час езды? — Восемь динаров.
Он поддержал стремя, и я с натугой взгромоздил свои килограммы на спину Каммуса. Конь, однако, сдюжил, не шарахнулся.
Баркукш сел боком (ноги на одну сторону) на ишака, свистнул, и мы пошлепали — огородами, огородами, к неведомому тунисскому Котовскому.
Немецкие туристы дивились на нас. Я был для них хорошим рекламным подтверждением, что даже неспортивный идиот способен ездить на коне. Говорят, после этого у Баркукша дела пошли.
Мы проезжали по аллеям трехзвездочного отеля «Алисса», потом задами, царапаясь о кусты (то ли мимозы, то ли жасмина), распугивая приблудных арабских кошек (их тут уважают, в отличие от собак). Езда на коне после первого шока даже понравилась.
Незаметно, сама собой, выпрямлялась спина, напрягались ягодицы, и колени крепко сжимали круп коня. Эротическое чувство от сотрясений, от контакта и от тепла — было несомненным.
Стало понятным отношение к лошадям — всех тех бесчисленных больших и малых — дворян и крестьян, кочевников и скотоводов — которые веками имели дело с лошадью.
Переход на автомобиль был подобен переходу от живой бабы к искусственной, которая имеет больше программ и вариаций, но не обладает главным — жизнью.
Когда мы проезжали мимо второго коня, он начинал дергаться и оглашать воздух ржанием. Верблюд Ашур в пустыне тоже нервничал, заслышав брата.
Я прилагал все усилия, чтоб не сверзиться… И так по новому кругу. Когда мы омочили копыта в море, я вспомнил:
1. Чингисхана, который рвался к Атлантике — омочить копыта, но так и не дошел.
2. Анжелику, маркизу ангелов, которая у моря на коне ждала графа де Пейрака, и
3. Конармию, которая всех сильней от тайги до британских морей. До британских морей, впрочем, не дошла, не дошел и Жуков в 45-м, хотя было искушение на — танках.
