Одна только эта подробность могла выдать Джеймсу все.
Три женщины в огромных шляпах с поникшими от влаги перьями заслонили на секунду зловещую парочку, а когда прошли, Кароли уже бодро шагал в направлении парижского поезда.
Второй мужчина исчез бесследно.
Кароли едет в Париж.
Они оба едут в Париж.
Эшер и сам не знал, почему он так в этом уверен. Но инстинкты, отточенные за годы сотрудничества с Департаментом, не исчезли за восемь мирных лет чтения лекций в Оксфорде. С сердцебиением, столь сильным, что даже вызывало дурноту, он нарочито неспешно приблизился к билетным кассам, покачивая небольшой сумкой для уик-эндов, содержащей смену чистого белья и бритвенные принадлежности. Станционные часы показывали половину шестого. Вывешенная табличка известила о том, что дуврский поезд отправляется без четверти шесть. Проезд до Парижа в вагоне второго класса стоил один фунт четырнадцать шиллингов и восемь пенсов, и хотя в кармане у Эшера имелось не более пяти фунтов, указанную сумму он выложил без колебаний. Разумеется, отправившись третьим классом, он сэкономил бы двенадцать шиллингов (а это — несколько ночей в Париже, если, конечно, знаешь, где остановиться), нo его представительное коричневое пальто и шляпа с жесткой тульей сразу бы бросились в глаза, окажись он среди бедно одетых рабочих и неряшливых женщин.
Он сказал себе, что покупает билет второго класса исключительно затем, чтобы не привлекать внимания. Лгал сам себе.
Гуляя по платформе, где женщины в дешевых поплиновых юбках загружали в вагоны утомленных детей, бранились друг с другом на парижском диалекте, а мужчины в куртках и шарфах ежились от холода, Джеймс старался не слушать, как сердце нашептывает ему, что нынешней ночью кто-то из пассажиров третьего класса неминуемо должен умереть. Он коснулся руки проходящего мимо носильщика:
— Будьте любезны, не могли бы вы проверить багажный вагон и сказать мне, не везет ли кто ящик или чемодан футов в пять длиной? Это может быть и гроб, но скорее всего чемодан.
Тот покосился на показанную ему монетку достоинством в полкроны, скользнул острыми карими глазами по лицу Эшера:
— Вам, что ли, прямо сейчас, сэр?
Эшер машинально отметил в его произношении горловое «ои» и щелевое отрывистое «i» (несомненно, ирландец из Ливерпуля) и удивился своей способности задаваться чисто филологическими вопросами в то время, как его собственной жизни грозила опасность.
Носильщик коснулся кепки:
— Старый Джо чуть не помер, пока втолкнул в вагон эту штуковину. Уж больно неуклюжая…
— Тяжелая?
(Если тяжелая — значит не то.)
— Да так себе, не очень. Фунтов семьдесят…
— А не могли бы вы посмотреть, худа отправляется груз?
Это информация, — поспешил добавить Джеймс, видя, что карие глаза подозрительно прищурились, — для жены его владельца…
— Сбежал, что ли? Вот сукин сын…
Эшер сверил свои часы с вокзальными, сознавая, что, чем реже становится толпа уезжающих, тем больше у него шансов быть замеченным. Локомотив с шумом выдохнул клуб пара. Толстый мужчина в твидовом по-деревенски просторном пальто, колышущемся за его спиной наподобие плаща, лез в вагон первого класса. За ним — тощий лакей с тяжеленными чемоданами.
«Надо будет телеграфировать Лидии из Парижа», — подумал Эшер и почувствовал острую жалость: она будет сидеть, ожидая его, весь вечер, пока не уснет у камина среди чайных принадлежностей, кружев и медицинских журналов — прекрасная, как сильфида с ученой степенью. Две ночи он ждал встречи с ней. Поскольку погода была ненастная, она, вероятно, предположит, что поезд задержали. Лидия зря беспокоиться не станет.
Носильщик, однако, не появлялся.
Эшер попытался вспомнить, кто сейчас возглавляет парижское отделение.
— Боже мой! Как он собирается сообщить им о Чарльзе Фаррене, бывшем графе Эрнчестерском?
Его рука почти против воли сдвинулась к воротнику, как бы желая проверить, на месте ли толстая серебряная цепь. Что и говорить, необычное украшение для мужнины и протестанта. Эшер не расставался с цепочкой вот уже около года. Это стало привычкой, подобной тем привычкам, что он приобрел «за кордоном» (как выражались в Департаменте). Например, досконально изучить дом, где ты остановился, чтобы при случае пройти по нему бесшумно в полной темноте; запоминать лица и узнавать их потом в иной обстановке. Или, скажем, постоянно носить с собой нож, спрятанный в правом ботинке. Другие преподаватели Нового колледжа, занятые исключительно своими предметами и академическими перепалками, даже и представить не могли, что их скромный коллега, читающий лекции по этимологии, филологии, фольклору, знал в лицо каждого их слугу, а также все входы и выходы в этом зеленом, замшелом, туманном городке.
