Я ответил, что не мог поверить в то, что отец просил меня об этом всерьез. Я всегда считал, что купание в шесть утра – это дело моего отца, а не мое.
– С того момента, как ты принял его идею, это стало также и твоим делом, – резко сказал дон Хуан.
Я сказал, что никогда ее не принимал, потому что знал, что отец склонен к самообману. Таким тоном, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, дон Хуан спросил, почему я тогда же не сказал отцу все, что по этому поводу думал.
– Отцу таких вещей не говорят, – неуверенно объяснил я.
– А собственно почему?
– В моем доме это было не принято, вот и все.
– Ты совершал гораздо более неприглядные поступки в своем доме, – провозгласил он, как судья, выносящий приговор. – Единственное, чего ты так и не совершил, – ты не возжег огонь собственного духа!
Сила этих его слов была столь сокрушительной, что они, словно эхо, отозвались в моем сознании. Он опрокинул все мои щиты. Я был не в состоянии с ним спорить. Чтобы как-то защититься, я кинулся записывать.
В последней слабой попытке объяснения я сказал, что всю жизнь мне почему-то приходилось иметь дело с людьми вроде моего отца, которые, подобно ему, бросали мне наживку в виде своих заманчивых планов, а в итоге я всегда оказывался не у дел.
– Ты жалуешься, – мягко произнес дон Хуан. – Ты жаловался всю свою жизнь, потому что не привык принимать ответственность за свои решения. Если бы ты согласился с решением своего отца каждое утро в шесть часов ходить купаться, ты пошел бы самостоятельно, если бы понадобилось, или послал бы отца к черту, едва он заикнулся бы на эту тему после того, как ты понял, чего стоят все эти разговоры. Но ты ничего ему не сказал. Так что ты был так же слаб, как твой отец. Принять на себя ответственность за свои решения – это значит быть готовым умереть за них.
– Постой, постой! – воскликнул я. – Ты передергиваешь!
Он не дал мне закончить. А я собирался сказать, что привел своего отца лишь в качестве примера нереалистического образа мышления и что ни один здравомыслящий человек не согласится умирать за такую идиотскую вещь.
– Не имеет значения, каким именно является решение, – сказал дон Хуан. – В этом мире нет ничего более серьезного, чем что-либо другое. Разве ты не понимаешь? В мире, где за каждым охотится смерть, не может быть маленьких и больших решений. Здесь есть лишь решения, которые мы принимаем перед лицом своей неминуемой смерти.
Я не мог сказать ничего. Прошло не меньше часа. Дон Хуан совершенно неподвижно лежал на своей циновке. Но он не спал.
– Почему ты мне все это говоришь, дон Хуан? – спросил я. – Почему ты делаешь все это со мной?
– Ты пришел ко мне, – ответил он. – Вернее, ты был ко мне приведен. И я за тебя взялся.
– Прошу прощения?..
– Ты мог бы взяться за своего отца, если бы стал ради него купаться по утрам. Но ты не сделал этого, наверное, потому, что был слишком молод. Я прожил больше тебя. Надо мной ничего не висит. В моей жизни нет спешки, поэтому я могу как следует за тебя взяться.
Во второй половине дня мы отправились в поход. Я легко выдерживал темп, который задавал дон Хуан, и опять восхищался его поразительной выносливостью. Он шел настолько легко и шаги его были столь уверенными, что рядом с ним я выглядел ребенком. Я заметил, что он не любит разговаривать во время ходьбы. Если я заговаривал с ним, он останавливался, чтобы ответить.
Через пару часов мы подошли к холму. Дон Хуан сел и указал мне место рядом с собой. Напыщенно-торжественным тоном он заявил, что собирается рассказать мне сказку.
Жил некогда молодой человек – очень бедный индеец. Он жил в большом городе, и окружали его только белые люди. У него не было ни дома, ни родных, ни друзей. Он пришел в город за счастьем, но нашел лишь нищету и боль. Время от времени он, работая как мул, добывал несколько центов на кусок хлеба. Если бы не это, ему пришлось бы просить милостыню или воровать.
Однажды молодой человек отправился на рынок. Бредя как в тумане, он диким взглядом рассматривал изобилие прекрасных товаров. Он был в таком шоке, что не видел, куда идет, и в конце концов, налетев на стоявшие корзины, свалился на какого-то старика.
