Объяснение дона Хуана сработало наподобие катализатора. Я соотнес сказку дона Хенаро со своей жизнью, и тут меня проняло.
– А как же те люди, которых я люблю? – спросил я у дона Хуана. – Что будет с ними?
– Они останутся позади.
– Есть ли способ их вернуть? Может, я могу спасти их и взять с собой?
– Нет. Союзник швырнет тебя в неведомые миры. Только тебя одного.
– Но я же могу поехать в Лос-Анджелес! Могу ведь, да? Купить билет на автобус или на самолет и вернуться. Ведь Лос-Анджелес останется там же, где был, верно?
– Безусловно, – засмеялся дон Хуан. – И Мантека, и Темекула, и Тусон.
– И Тэкатэ, – очень серьезно добавил дон Хенаро.
– И Пьедрас-Неграс, и Транкитас, – с улыбкой сказал дон Хуан.
Дон Хенаро добавил еще несколько названий, дон Хуан – еще, и так они все перечисляли и перечисляли замысловатые и смешные названия городов и поселков.
– Когда союзник закружит тебя, изменится твое восприятие мира, – сказал дон Хуан. – А восприятие – это все. Изменится оно – изменится сам мир.
Он напомнил мне стихотворение Хуана Рамона Хименеса, которое я когда-то ему читал, и попросил прочесть его еще раз. Он имел в виду «Решающее путешествие». Я прочел:
…И я уйду.
А птица будет петь,
Как пела,
И будет сад, и дерево в саду,
И мой колодец белый.
На склоне дня, прозрачен и спокоен,
Замрет закат, и вспомнят про меня
Колокола окрестных колоколен.
С годами будет улица иной;
Кого любил я, тех уже не станет,
И в сад мой за беленою стеной,
Тоскуя, только тень моя заглянет.
И я уйду; один – без никого,
Без вечеров, без утренней капели
И белого колодца моего…
А птицы будут петь и петь, как пели.
– Это – то ощущение, о котором говорил Хенаро, – сказал дон Хуан. – Только страстный человек может быть магом. А у страстного человека всегда есть земные чувства и то, что ему дорого; и если нет ничего другого, то хотя бы путь, по которому он идет. Рассказ Хенаро – о том, что все любимое им осталось в Икстлане. Дом, люди, все, о чем он заботился. И теперь он скитается в своих чувствах. Иногда, как он говорит, ему почти удается добраться до Икстлана. И это – общее для всех нас. У Хенаро – Икстлан, у тебя – Лос-Анджелес, у меня…
Мне не хотелось, чтобы дон Хуан рассказывал о себе. Он замолчал, словно читая мои мысли.
Хенаро вздохнул и перефразировал первые строки стихотворения:
…И я ушел. А птица все поет,
Как пела,
И сад стоит, и дерево в саду…
На мгновение печаль охватила меня, и на всех нас снизошло чувство невыразимого одиночества. Я смотрел на дона Хенаро и знал, что у него, как у человека страстной натуры, должно было быть так много сердечных связей, привязанностей, так много того, что он оставил позади. Я ясно ощущал, что сила его воспоминаний вот-вот вырвется из-под контроля и что он с трудом сдерживает рыдания.
Я поспешно отвел глаза. Страстность дона Хенаро, абсолютность его одиночества довели меня до слез.
Я взглянул на дона Хуана. Он пристально смотрел на меня.
– Только воин способен выстоять на пути знания, – сказал он. – Ибо искусство воина состоит в нахождении и сохранении гармонии и равновесия между всем ужасом человеческого бытия и сказочным чудом того, что мы зовем «быть человеком».
Я внимательно посмотрел на них; сначала – на одного, потом – на второго. Их глаза светились ясностью и умиротворением. Они вызвали волну всепоглощающей ностальгии, но когда от того, чтобы расплакаться, их, казалось, отделяло какое-то мгновение, они остановили эту волну. На мгновение мне показалось, что я вижу. Я видел одиночество человека. Оно было гигантской волной, замершей передо мной, словно натолкнувшись на неведомую стену фразы дона Хуана.
Печаль моя была настолько безгранично всеобъемлющей, что меня охватило какое-то эйфорическое возбуждение. Я обнял их.
Дон Хенаро улыбнулся и встал. Дон Хуан тоже встал и мягко положил руку мне на плечо.
– Ты останешься здесь, – сказал он. – А мы уйдем. Поступай как знаешь. Союзник ждет тебя на краю вон той равнины.
И он указал на темную долину, простиравшуюся вдалеке.
– Но если ты почувствуешь, что твое время еще не пришло, – не ходи к нему, – продолжал он. – Ни к чему торопить события, это ничего не даст. Чтобы выжить, нужна кристальная чистота и абсолютная уверенность в себе.
