Должно быть, пока я разбирался со своими коленями, он подбросил в огонь хвороста, потому что там что-то затрещало и языки пламени выросли чуть ли не вдвое. Это каким-то образом накалило обстановку. Вдруг дон Хуан вышел из-за валуна и встал на том месте, где перед этим сидел. Я был ошарашен. На голове у него красовалась настоящая пиратская треуголка с круглым верхом и торчащими по бокам сложенными полями. Одет он был в длинный сюртук с фалдами, застегнутый на одну-единственную пуговицу, и у него была деревянная нога!
Вид у него был на редкость дурацкий, я даже про себя рассмеялся. Интересно, откуда он все это взял здесь, в дикой пустыне? Наверное, заранее припрятал за камнем. Я подумал, что ему бы еще черную повязку на глаз да попугая на плечо – и будет точь-в-точь вылитый пират из детской книжки.
Дон Хуан медленно обвел всех взглядом слева направо. Потом посмотрел вверх и уставился во тьму за нашими спинами. Немного постояв, он снова начал обходить валун и скрылся за ним.
Я не заметил, как он шел. Чтобы изобразить человека на деревянной ноге, ему, конечно, пришлось согнуть ногу в коленке, и когда он повернулся спиной, я должен был бы это заметить. Но я, видимо, был настолько впечатлен всей этой мистификацией, что не обратил внимания на детали.
Как только дон Хуан повернулся и пошел вокруг валуна, огонь утратил яркость. Я отдал должное точности расчета дона Хуана. Это же надо было так четко вычислить, сколько будет гореть свежеподброшенный хворост, и организовать выход в строгом соответствии с поведением огня!
На четырех молодых индейцев изменение интенсивности пламени произвело очень сильное впечатление – по их телам даже пробежала нервная дрожь. Когда огонь уменьшился, все четверо вернулись в позу со скрещенными ногами.
Я надеялся, что дон Хуан вот-вот выйдет из-за валуна и займет свое место, но он не появлялся. Я с нетерпением ждал. Его все не было. Индейцы сидели с бесстрастными лицами. Дона Хуана не было.
А я никак не мог понять, чего он этим представлением хотел добиться. После долгого ожидания я обратился к юноше, сидевшему справа от меня, и спросил, не усмотрел ли он какого-либо скрытого значения в странных атрибутах, которые надел на себя дон Хуан, – смешной шляпе и длинном сюртуке с фалдами, – а также в том, что он вышел на деревянной ноге.
Юноша взглянул на меня с довольно смешным выражением озадаченного лица. Казалось, что-то его смутило. Я спросил то же самое у другого юноши, который сидел рядом с первым и внимательно на меня смотрел.
Они переглянулись с видом полнейшего недоумения. Я сказал, что в этой шляпе и в сюртуке дон Хуан на своей деревяшке превратился в форменного пирата.
К этому времени все четверо уже придвинулись ко мне и сидели совсем рядом. Они мягко посмеивались и нервно ежились. Казалось, они хотят что-то сказать, но не знают, как начать. Наконец самый решительный из них заговорил. Он сказал, что на доне Хуане не было ни шляпы, ни сюртука, и уж наверняка – никакой деревяшки. А была на нем черная сутана с капюшоном, как у монаха, и сутана эта ниспадала до самой земли.
– Нет! – негромко воскликнул другой юноша. – Не было никакой сутаны.
– Это верно, – согласились остальные.
Тот, который первым со мной заговорил, смотрел на меня с недоверием.
Я сказал, что нам нужно тщательно и спокойно во всем разобраться и что я уверен – дон Хуан специально не появляется, давая нам на это время.
Молодой человек, сидевший вторым справа от меня, сообщил, что дон Хуан был одет в лохмотья. На нем было поношенное пончо или какая-то похожая индейская одежда и обвисшее сомбреро. В руках он держал корзину, в которой лежали какие-то странные предметы. Что именно было в корзине, юноша сказать не мог. Он добавил только, что дон Хуан был похож не на нищего бродягу, но скорее на человека, возвращающегося из далекого путешествия с какими-то непонятными вещами.
Юноша, видевший дона Хуана в черной сутане, заявил, что у того в руках ничего не было, а волосы были длинными и спутанными, словно это был страшный дикарь, только что убивший монаха и надевший его сутану. Даже монашеское одеяние не могло скрыть его дикости.
