Люк не жаловался на эту затянувшуюся остановку. Он завязал знакомство с другими ребятишками, и они вместе делали «пирожки» из песка. Каждое утро он деловито трусил на пляж со своим ведерком и формочками в виде черепахи, лягушки, замка, цветка, морской звезды… И сосредоточенно замешивал «тесто» из песка и морской воды, вкладывая в эту сложную процедуру максимум старания. Не знаю, на каком языке объяснялись между собой эти малыши, сравнивая полученные изделия, — наверное, на каком-то младенческом эсперанто. Люк возвращался к нам во второй половине дня, точно с работы, принося новые слова: water, sea, turtle, star, come to me…[52]. Я смотрел, как он просовывает свой маленький язычок между зубами, произнося звук «th». Это означало, что Люк, игравший со своим ведерком и формочками на берегу Тихого океана, находится в самом разгаре лингвистического погружения.
Однажды вечером Жюли преподнесла нам сюрприз — торт с кремом, украшенный двумя свечками. Люку исполнилось два года. Happy birthday![53] Я напрочь забыл об этом. Воспоминание о битком набитом брюссельском роддоме на миг заслонило картину пустынного побережья бухты и океанских далей. Люк не заставил просить себя дважды, чтобы задуть поочередно обе свечки. Потом он сунул пальчик в шоколадный крем и потащил его в рот. Неужели в два года ребенок еще остается младенцем?
Спустя неделю кровотечения у Жюли совсем прекратились. Она чувствовала себя хорошо как никогда. Мы колебались, не зная, нужен ли повторный визит к врачу. Трудно решить такой вопрос, когда на носу отправление в дальнейший путь. Так что когда мы снова подумали о необходимости посетить диспансер, то были уже далеко от Бодега Бэй.
Мы вернулись на шоссе № 101, гораздо менее извилистое, чем дорога, идущая вдоль берега. Конечно, близость к океану была нам по сердцу, но не хотелось с первых же миль подвергать Жюли и ее живот испытанию слаломом. В конце дня мы сделали остановку в лесу Мендосино, бескрайнем лесу, где вот уже много веков растут гигантские царственные секвойи. Рядом с ними мы выглядели карликами, смехотворно малыми существами — в смысле размеров, конечно, но, главное, в отношении времени, ибо очевидно было, что эти древние великаны переживут нас еще на долгие десятилетия. Я прижал кулачок Люка к коре секвойи — она была мягкой, как губка. Отыскав лужайку, отдаленно похожую на стоянку для отдыха, мы устроили там привал. Кроме нас в этом месте не было ни души — ни посетителей, ни сторожа. Я тут же машинально принялся собирать хворост вместе с Люком — настолько привычным стало для нас это занятие. Вскоре на полянке весело затрещал костер, и мы поджарили над огнем, в спускавшихся сумерках, баранину, а потом испекли в углях картошку. Окружающий пейзаж ничуть не напоминал вчерашний. За один день Люк превратился из моряка в охотника.
Мы снова нашли Тихий океан в Эврике — городке, которому, в данном случае, идеально подходило это название [54], настолько мы были рады увидеть опять необъятные морские дали и вдохнуть их соленый воздух. Мы проехали вдоль берега до Кресчент-сити, то есть до самой границы штата Орегон. Здешняя царственная природа как бы исключала присутствие человека, такого ничтожного на ее фоне. Дальше тянулась нескончаемая череда дюн — настоящая пустыня между автострадой и океаном. Пересечь ее на машине было совершенно невозможно. А отважиться на пеший переход означало пойти на риск, заблудиться, как посреди Сахары, где достаточно отойти от лагеря всего на несколько шагов, чтобы спутать одну дюну с другой, потерять всякие ориентиры и плутать, подобно слепцу ночью, в полном и безнадежном одиночестве.
Мы расположились в дюнах. Я повел Люка на вершину одной из них, и мы стали скатываться с нее, как с горки, вздымая вокруг себя мириады песчинок. Говорят, дюны перемещаются под воздействием ветра. Стало быть, этот пейзаж был не таким уж застывшим, каким казался. На самом деле, он непрерывно двигался, хотя и совершенно неприметно для глаза. Песчаная буря могла всего за одну ночь полностью изменить ландшафт.
Жюли чувствовала себя превосходно. Она много спала и по утрам не ощущала больше никаких болей. Зато «фольксваген» проявлял тревожные признаки недуга: мощность его тормозов свелась к минимуму. Нужно было сильно нажать на педаль, чтобы замедлить скорость, а для полной остановки приходилось делать это несколько раз. Машиной давно никто не занимался, а ведь она служила нам и домом и средством передвижения. И вот теперь давала знать о своей немощи. К счастью, дорога, почти безлюдная, избавляла нас от необходимости резко тормозить.
