Ответом на эти слова тишина была такая, что слышно стало, как с факелов обрывается и падает на пол шипящее масло. Едва ли кто-то вокруг понимал, что происходит, но всеми овладело странное оцепенение - предвестье грозового раската. Имрир глядел в глаза Хели. Она знала, что он узнал её. Его губы дрожали, а в глазах... Он зажал звезду в кулак и встал.
Мэй, тоже не понимая, что делается, обхватив рукоять кинжала, на всякий случай подался вперед.
Звезда жгла Имриру ладонь. Ненавистная была так близко и просила е_г_о..! Медленно потянулся он, чтобы повиноваться, а потом с размаху швырнул звезду на каменный пол. У Шедда отнялись ноги, только потому не бросился он сразу бежать, надеясь прорваться сквозь стражу. Он тоже узнал Хель, и догадки бились в голове, как камешки в водовороте. Имрир попытался говорить. Слова с клекотом застряли в горле, голова поникла, и он упал, растянувшись у всех под ногами. Осколки звезды бросали кровавые отблески на всё вокруг.
- У вашего подмастерья падучая, мастер?
Хель бросила соломинку, Шедд не понимал, зачем, но ухватился.
Запинаясь, просил прощения за нерадивого мальчика и клялся, что совсем быстро исправит потерю.
- Ничего страшного, ювелир. Заказ погодит. А мы станем лечить его.
- Здесь?!
Ювелир осекся, понимая, что окончательно выдал себя, но Хель и тут, казалось, ничего не заметила. И велела отнести Имрира в верхние покои, под бдительный надзор лекаря. А потом приказала всем возвращаться к плясам.
Толпа, только что глазевшая на них, разошлась, и Хель ускользнула: ей надо было отдать еще кое-какие распоряжения, подальше от чужих ушей.
В недобрый день и в проклятый час
Я вдруг увидел её.
Прекрасных дам встречал я не раз,
Но дрогнуло сердце мое.
Он проснулся и увидел, как пятно солнца на стене то заслоняет, то выпускает колышимый ветром лист. Немного позже он понял, что движется не лист, а челнок в руке женщины, ткущей гобелен. Нити основы были похожи на струны, в них бил луч из прихваченного льдом окна - по-весеннему яркий, и такие же яркие краски расцветали под проворным челноком на гобелене: голубое небо и яркое чистое солнце на нём, а ниже облака...
Женщина ощутила взгляд и повернула голову, лица Имриру было не разглядеть, зато солнце осияло её фигуру, вскинутые руки и голову в легкой дымке белой кисеи. Почему-то Имриру вспомнилась мама. Он был уверен в том, что она была, и в своем имени - пожалуй, больше ни в чём.
- Ты проснулся? Как ты себя чувствуешь?
- Где я?
- В ратуше. Ты не помнишь?
Женщина озабоченно положила руку ему на лоб.
- Ты был в беспамятстве три дня. А лекарь твердит, что всё в порядке. Может ты ударился головой.
- Может... - ему было лень двигаться, и не хотелось, чтобы она убирала руку. Хотя она оказалась старше, чем ему думалось - женщина в расцвете лет. Она хорошо улыбалась, не только лицом - глазами. И глаза спокойные, карие как два лесных озера. Словно он заглядывал в них когда-то...
- Нет, не помню!
- Тише, - она зажала ему рот теплой ладонью, ладонь пахла шиповником и немного дымом. - Отдыхай, ты скоро поправишься.
- Кто я?
Сон заволакивал, и Имрир не мог ему сопротивляться.
- Мальчишка потерял память. Милосердная!..
А может, это и к лучшему. Тогда, в господе, после его гордых и опрометчивых слов, когда всё, как при вспышке молнии, стало ясным Хели, первой мыслью было схватиться за арбалет. Достало бы одного болта. И решилось бы сразу всё: заговорщики лишились бы знамени и не случилось повторения кошмара. Конечно она не справилась бы с остальными пятью, но успела бы уйти, воспользовавшись минутой замешательства. Всё просто. Одна стрела - и ни набата, ни безликих, ни новой войны. Безукоризненные доказательства. Как... смерть. Только - Хель не хотела убивать. Этот мальчик, сын Торлора, не был для нее безликим. Он походил слишком на многих, кого она помнила и любила: на отца, на Гэльда, на его братьев, на... Мэя. И, может быть, таким будет, когда вырастет, её собственный сын.
Она не могла убить. Чем бы это ни обернулось потом. Если её слёзы, и раны, и огонь Торкилсена что-то стоили для этой земли, если имели смысл тысячи смертей, что были и что еще случатся, если к чему-то хорошему ведет оплаченная кровью дорога - пусть этот мальчик живет. Как бы сильно он ни ненавидел. О, по воле какой судьбы через семнадцать лет всё начинается снова?
