Он с трудом от нее отлепился. Он мог подождать, но недолго, Поцеловав его, она на цыпочках пришла к двери и щелкнула выключателем. Свет погас. Алтынник ждал ее нетерпеливо, чувствуя, как беспорядочно колотится сердце, словно дергают его за веревку. Людмила не возвращалась.
– Людмила! – позвал он шепотом.
– Сейчас, Ваня, – отозвалась она из темноты тоже шепотом.
Он поднялся и, чувствуя, что ноги его не держат, хватался за край стола и таращил глаза в темноту, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Но ничего не увидев, осторожно оторвался от стола и, как был в одном сапоге, направился туда, где, по его мнению, находилась Людмила. Он шел бесконечно долго и в конце своего пути напоролся на табуретку, повалил ее, чуть не свалился сам и сильно зашиб колено. Табуретка упала с таким грохотом, что ему показалось: сейчас он поднимет весь дом. И действительно, старуха на печи коротко вскрикнула, но, должно быть, во сне, потому что тут же опять захрапела и зачмокала губами. Он понял, что забрал слишком сильно вправо, и пошел дальше, стараясь держаться левее, и наткнулся на какую-то тряпку и догадался, что это занавеска, за которой спал сын Людмилы. Он отшатнулся, но занавеска оказалась и сзади. И слева, и справа. Чтобы освободиться от нее, он стал делать над головой такие движения руками, как будто отбивался от целого роя пчел, запутался окончательно и, не видя иного способа вырваться, дернулся что было сил в сторону, где-то что-то затрещало, Алтынник рухнул па пол и на этот раз ударился головой. Господи! – подумал он с тоской. – Так я сегодня и вовсе убьюсь. Он попытался подняться, но никаких сил для этого не было. Тогда он пошарил вокруг себя руками, наткнулся на какой-то веник, подложил его под голову и уснул,
Проснулся он от того, что стало больно глазам. Солнце светило прямо ему в лицо сквозь полузамерзшие стекла. Слегка повернув голову, он увидел, что лежит в комнате, совершенно ему не знакомой, на широкой кровати, и под ним мягкая перина и огромная пуховая подушка. За круглым столом посреди комнаты между окном и зеркальным шкафом сидел парень лет четырнадцати в старой школьной форме. Должно быть, считалось, что парень сейчас делает уроки, на самом же деле он одну за другой зажигал спички, совал их, зажженные, в рот, а потом перед зеркалом шкафа выдыхал дым и делал страшные рожи. Алтынник стал за ним следить через зеркало. Парень чиркнул очередной спичкой, раскрыл рот и в этот момент встретился с отраженным в зеркале Алтынником. Он вздрогнул, закрыл рот, а спичку зажал в кулаке и, наверно, обжегся. Потом повернулся, и они оба бесконечно долго разглядывали друг друга. Парень первый нарушил молчание.
– Мамка побегла в магазин, – сказал он.
– У-У, – промычал Иван в знак того, что ему все ясно, хотя ему ничего не было ясно. – Ты в каком же классе? – спросил он парнишку.
– В восьмом. Ничего себе, -удивился Алтынник. Сам он кончил только семь классов.
– А зовут тебя как?
– Вадик.
– Молодец, – похвалил Алтынник и прикрыл глаза.
Побаливала голова. То ли оттого что он вчера немного перебрал, то ли оттого, что он, кажется, обо что-то вчера ударился. Было у него еще такое ощущение, будто из его памяти выпало какое-то очень важное звено, но он не мог понять, какое именно. Смутно помнилось, вроде он ночью что-то искал, не нашел, улегся на полу. Но как он попал в кровать? И в мозгу его слабо забрезжило воспоминание, что будто бы Людмила подняла его с пола и положила к себе в постель и между ними как будто что-то было, а она его потом спросила:
– Почему же ты говорил, что маланец? А он спросил:
– Что такое маланец?
– Еврей.
– А почему ж маланец?
– Ну, сказать человеку еврей неудобно.
Теперь никак он не мог припомнить, приснилось ему это все или было на самом деле. Но думать не хотелось, и он вскоре уснул.
Когда он открыл снова глаза, Вадика в комнате не было. Решив, что уже поздно, Алтынник встал, надел штаны (они вместе с гимнастеркой висели на спинке стула перед кроватью), сунул ноги без портянок в сапоги и вышел в соседнюю комнату.
Старуха в разорванном под мышками ситцевом платье (нижняя рубаха выглядывала из-под него) стояла спиной к Алтыннику возле печи и, нагнувшись, раздувала самовар. Алтынник подошел к старухе сзади и крикнул в самое ухо:
