– Пидоненко, – сказал ему Алтынник, – смотри, Ишты-Шмишты должен зайти, попутает, что сидишь, двое суток влепит без разговоров.
– Не бойсь, не влепит, – сказал Пидоненко. – Приказ командира дивизии – техсостав не сажать.
– Это летом, – возразил Алтынник, – когда много полетов. А сейчас полетов нет, кому ты нужен.
Однако настаивать он не стал, да и Пидоненко его не очень-то бы послушал. В авиации офицеров не больно боятся, а о младшем сержанте и говорить нечего.
Алтынник ушел к себе в комнату и, расстегнув верхний крючок шинели, прилег на свою койку на нижнем ярусе, шапку сдвинул на лоб, а ноги в сапогах пристроил на табуретку. В казарме было жарко натоплено, клонило в сон. Но только он закрыл глаза, как в коридоре раздался зычный голос Пидоненко:
– Эскадрилья, встать! Смирно! Дежурный, на выход!
Трахнувшись головой о верхнюю койку, Алтынник вскочил, быстро поправил постель, шапку, застегнул крючок шинели и, опрокинув табуретку, выскочил в коридор.
Пидоненко по-прежнему сидел верхом на тумбочке, болтал ногами, и лицо его выражало полное удовлетворение оттого, что так ловко удалось провести дежурного.
– Дурак и не лечишься, – сказал Алтынник и покрутил у виска пальцем. Он хотел вернуться в казарму, но Пидоненко его окликнул:
– Алтынник!
– Чего? – Алтынник смотрел на него подозрительно, ожидая подвоха.
– Тебе Казик письмо принес.
– Ну давай заливай дальше.
– Не веришь, не надо. – Пидоненко вытащил из-под себя мятый конверт, стал вслух разбирать обратный адрес: – Станция… не пойму… Пивзавод, что ли?
– Дай сюда! – кинулся к нему Алтынник.
Если б он просто сказал равнодушно, Пидоненко бы отдал, А тут ему захотелось подразнить дежурного, он соскочил с тумбочки, отбежал в сторону.
– Нет, нет, ты сперва спляши. Кто это? Алтынник, – прочитал он, – Л.И… Жена, что ли?
– Дай, тебе говорят! – Расставив руки, Алтынник пошел на него.
Началась беготня. Опрокинули тумбочку. В конце концов договорились, что Пидоненко отдаст письмо за четыре (по числу углов на конверте) удара по носу. С красным носом, выступившей слезой и конвертом в руках Алтынник вернулся в свою комнату и у окна дрожащими от волнения руками вскрыл письмо.
Привет со станции Кирзавод!!! Здравствуйте, дорогой и любимый супруг Ваня, с приветом к вам ваша супруга Людмила, добрый день или вечер! Настоящим сообщаю, что мы живы и здоровы, чего и вам желаем в вашей молодой и цветущей жизни, а также в трудностях и лишениях воинской службы. У нас, Ваня, все хорошо. Учитель Орфей Степанович, которого видели вы на нашей свадьбе, в нетверезом виде попал под поезд, в виду чего на похороны приезжала его дочь Валентина из Германской Демократической республики. Она плакала и убивалась. На Октябрьские зарезали кабана, так что теперь живем с салом и мясом, одно только горе, что вы живете не поблизости и ничего нам не пишите вот уже целых три месяца. Мама все спрашивает, когда конец вашей армейской службе, а Вадик мне говорит: мама, можно я дядю Ваню буду называть папа? А вы как думаете, а???!
О себе кончаю.
Погоды у нас стоят холодные, много снега. Старики говорят, что урожай будет обильный. Борис вступил в партию КПСС, потому что перевели его на должность главным бухгалтером и работа очень ответственная. К сему остаюсь с приветом ваша любимая супруга Людмила.
P.S. Ваня, приезжайте скорее, мама на пекла пирогов с грибами, они вас дожидаются.
Не желая откладывать этого дела, Алтынник тут же примостился на тумбочке и составил ответ:
Людмила, во первых строках моего маленького послания разрешите сообщить вам, что наш законный брак считаю я недействительным, потому что вы с вашим братом Борисом (а еще коммунист!) обманули меня по пьяному делу, ввиду чего я считаю брак недействительным и прошу больше меня не беспокоить. С приветом не ваш Иван.
Р.S. А насчет пирогов, кушайте их сами.
Фамилию адресата написал он не Алтынник, а Сырова. Письмо это он отдал Казику Иванову, но попросил при этом отправить его через гражданскую почту доплатным. После этого он затаился и стал ждать возможных неприятностей, И через две недели получил новое письмо. Людмила писала так, как будто ничего не случилось:
