Трубников прижал свой шлем к шлему Шафрана – самый простой и экономный способ связи.
- Теперь ты ведешь, - констатировал радиоразведчик.
В скафандре почти не видна мимика и движения головы, поэтому Аркадий медленно поднял руку в утвердительном жесте.
- Да. Открывайте.
Пока двое отпирали внешний люк, другие в четыре руки поднимали Радюкина, странно заторможенного и неподвижного. Даже сквозь стекло шлема его лицо выделялось мертвенной бледностью, и Шафран с усталой безнадежностью подумал, что если консультант совсем сошел с резьбы, то его придется оставить. Тащить некому и не на чем.
Аркадий ступил на океанское дно, и в голове по многолетней привычке включился неслышимый метроном, отмеряющий каждое мгновение, каждое движение, потребляющее драгоценное электричество. В свете фонарей мир за обшивкой батискафа казался зыбким и нереальным, словно все происходило во сне. Сумрачное марево с темно-зеленым оттенком колыхалось вокруг, под толстыми подошвами похрупывала каменистая поверхность. Мимо проплыла большая рыба – создание весьма страшного вида, примерно метровой длины. Огромные глаза бездумно взирали с непропорционально большой тупорылой головы, длинный, как у крысы, узкий хвост чуть подергивался.
«Макрурус» - вспомнил Шафран.- «Да, раньше на Рейкъянесе его ловили в промышленных количествах. Теперь, должно быть, рыбе здесь раздолье…»
Водолазы достаточно быстро построились, навьючившись поклажей, свободным остался только сам Шафран, ему предстояло вести людей, ориентируясь по карте, на незнакомой местности. И еще Радюкин. Ученый подержал в руках контейнер, затем просто уронил его на дно и опустился на ближайший камень, словно пародия на роденовского мыслителя.
Шафран и Трубников шагнули к нему одновременно, с двух сторон, прикладывая шлемы и опираясь друг о друга, так что «мыслитель» превратился в «хоровод».
- Брошу, - не тратя лишних слов, пообещал Трубников. Его голос, искаженный при передаче через металл звучал глухо и гулко, как через переговорную трубу.
- Я остаюсь, - просто ответил Радюкин. – Нет воздуха. Клапан не работает. Сейчас на аварийном запасе.
Этого не могло случиться никогда и ни при каких обстоятельствах, каждый механизм, каждый скафандр для миссии «Пионера» отбирался специально, проверяясь вручную, целыми институтами. И все же – случилось. Маленькая деталь, узел, который мог сломаться с вероятностью в тысячные доли процента. И это именно та неисправность, которую они сейчас устранить не могли.
- Успеем, - быстро проговорил Трубников и осекся. Аварийный кислородный запас давал примерно еще десять-пятнадцать минут. Не хватит, ни при каких обстоятельствах.
Под неслышимый счет своего электрического метронома Шафран лихорадочно перебирал возможности и не находил ни одной. Даже если Радюкин сможет самостоятельно, по очереди подключиться к оставшимся баллонам (а он почти наверняка не сможет), там осталось слишком мало. Дойти до станции, включить шлюз, как-то подзарядить аккумулятор, взять запас воздуха, вернуться…
Нет, не успеть.
- Забавно… - проговорил Егор, его голос почти не дрожал, только паузы были чуть длиннее обычного. – Я всю жизнь изучал море, жил им, но … в кабинете. И в конце концов, в море ухожу...
Егор поднял голову, и Шафран увидел его лицо. Бледное, но невероятно спокойное.
- Возьмите мой ящик, - все так же ровно сказал ученый. – Там записи по климату, течениям и еще много чего. Это нужно. Теперь… Идите.
Идти было очень тяжело. Каждый шаг требовал предельного внимания, люди шли растянувшись цепочкой, связавшись длинным и прочным канатом, с контейнерами на плечах в специальных держателях. Каждое движение расходовало драгоценную энергию, и все же, иногда Аркадий оборачивался, чтобы посмотреть на неподвижную световую точку у темной туши батискафа – фонарь Егора Радюкина. По мере того как группа продвигалась дальше, аппарат таял во мгле, терялся на общем фоне, становясь неотличимым от небольшой пологой скалы. А затем в непроглядной тьме исчез и огонек.
Эпилог
Зимников поднялся по лестнице Института желудочной хирургии, чувствуя легкость и бодрость во всем теле. Он шагал так быстро, что со стороны казалось – офицер вот-вот сорвется на бег. Ему стало жарко, и Петр Захарович расстегнул шинель. Провожаемый боязливо-восхищенными взглядами студентов, он миновал несколько этажей в поисках нужного зала. Коридоры с высокими потолками пустовали, немногочисленные встречные на студентов не очень походили – все больше взрослые мужчины со специфическим взглядом людей, повидавших разное.
