Но на шестой день они дождались.
- Аппаратура исправна? – отрывисто спросил Илион, стягивая наушники. В ушах до сих пор бился жуткий рык, словно весь океан сошел с ума. – Такого быть не может.
- Видно, может, - так же кратко отозвался Светлаков, машинально подергивая ус. – Это какая-то жуть кошмарная, но с нашими антеннами все в порядке. Он такой и есть.
- Сколько ты ему дашь по водоизмещению?
- Не меньше ста тысяч тонн. Определенно, транспортник, не танкер, с какой-то замудреной ходовой и вынесенными дополнительными винтами. По-моему, он вообще обвешан ими по бортам, очень уж странная картина шумов.
- Не меньше ста тысяч тонн? – уточнил Крамневский.
- Никак не меньше, скорее больше.
- Большой, - подытожил Илион, командир с акустиком переглянулись и одновременно невесело усмехнулись. Они уже устали удивляться местным чудесам. Подумаешь, транспорт-исполин, в два с лишним раза больше, чем самый крупный линкор Империи. Там, где на экваторе в считанные часы температура падает до минус сорока и образуются километровые льдины, возможно все. Может, здесь и псоглавцы где-нибудь живут.
- Надо решаться, - неожиданно посоветовал Светлаков, поколебался и закончил. – Я так больше не смогу – даже с таблетками и переливаниями. От слуха почти ничего не осталось. Скоро от меня проку не будет.
- Сколько до него? – спросил Илион.
Акустик стукнул ногтем по индикатору в виде планшета с координатной сеткой.
- Тридцать миль и еще чуть.
- И никого больше?
- Никого. Эскорт эсминцев отвалил, он прет в одиночку, как мамонт. Наверное, его теперь приняли с воздуха.
- Можем успеть, - подумал вслух Крамневский.– Как раз успеем, и на таком шумовом фоне можно делать все, никто ничего не услышит...
Остальное он не стал произносить вслух. Было над чем подумать.
Проблема возвращения для «Пионера» заключалась в том, что никто не мог указать в точности – на какой глубине проходит граница зоны перехода. Поэтому субмарина должна была как можно ближе «прижаться» к надводному кораблю, иначе можно оказаться на незримой линии, разделяющей миры. Что произойдет в таком случае – оставалось загадкой, но вряд ли стоило ожидать хорошего.
Один раз рискованная операция удалась, теперь ее следовало повторить. На малошумной субмарине, с опытным экипажем, укрывшись под достаточно большим судном – проблема являлась технической и решаемой. Однако, до сего момента никто не пытался замаскироваться настолько большим кораблем. Гигант, рвущий океан целой батареей многометровых винтов, расположенных в непонятной конфигурации, должен был создавать чудовищную турбулентность под днищем и вообще вокруг. Управлять подлодкой при таком волнении, да еще буквально «на ощупь» - в этих условиях понятие «риск» обретало новые краски.
- Считаем курс, - приказал командир. – И… Снимаем пломбы с пульта управления оружием.
Радюкин стиснул зубы и зажмурился. Не помогло.
Шум изматывал, он бил в голову подобно копру, методично и неустанно. Ввинчивался в уши дробным грохотом, словно «Пионер» попал в гигантскую бетономешалку, полную крупного гравия. От шума нельзя было скрыться, даже в наушниках страшная вибрация вгрызалась в каждую клетку тела, а рокот многократным эхом отдавался под сводом черепа.
Батискаф вмещал восемь человек. Впереди, в отдельной капсуле с маленькой шлюзовой камерой, в металлическом кресле-«скелете» располагался оператор-рулевой. Остальные семеро размещались в следующем отсеке, вдоль бортов, четыре человека с одной стороны, три с другой. Поскольку аппарат изначально предназначался для экипажа в скафандрах, пассажирских сидений в привычном виде не было. Экипаж, кроме рулевого, размещался стоя, в специальных амортизированных ложементах, с рамами-фиксаторами. Размещение «три на четыре» тоже имело причину – место четвертого пассажира по левому борту занимала специальная стойка с креплениями – для рабочего инструмента. Стойку срезали автогеном, каждый сантиметр свободного места использовался, чтобы разместить и принайтовить контейнеры с записями электронной разведки, дневниками аналитиков, пробами воды и воздуха.
Крамневский был готов оставить одного из группы Трубникова на «Пионере», чтобы освободить место Шафрану, но с помощью творческой импровизации удалось обойтись без лишнего драматизма. Механик занял место ученого, а самого Радюкина просто положили на пол, в узком проходе между ложементами, как железного дровосека. Водолазный скафандр большой глубины не предназначался для лежания, кроме того, тонкие борта батискафа передавали внешние шум и вибрацию с минимальными ослаблениями прямо на металл брони и заключенное в нем тело. Тошнота все чаше подкатывала к горлу, перехватывая его как удавкой, Радюкин судорожно сглатывал и улыбался, невероятным усилием напрягая каменеющее от напряжения лицо. Улыбка, точнее, напряжение соответствующих лицевых мышц, подавляла рвотный рефлекс. Еще помогало понимание того, что рвота или дыхательный спазм в защитном костюме могут убить вполне быстро и надежно. Конечно, шлем скафандра в этом отношении безопаснее дыхательной маски, и все же – приятного мало.
