Он поднял одну бровь, затем обернулся к Карлу.
– А ты, кого Господь одарил особым сердцем, хорошо знаешь свой долг. Неужто покинула тебя вера твоя? Неужто мужество оставило тебя? Иль, быть может, ты потерял любовь к Богу? Горе вашей бедной матери.
– Ja, правда, мальчишка, – отрезала Анка. – Ежели у тебя не осталось любви к Богу, тогда и разговора нет. Но есть ли любовь к вашей бедной матери, ибо она цепляется за жизнь, в ожидании, когда вы понесете кару и освободите ее. Ты, Карл, знаешь лучше своего тупого брата, что Бог только тем благоволит, которые повинуются Ему.
Пий закивал и положил руки поверх своего округлого живота.
Карл теребил подол туники, уставившись в пол. Он коротко взглянул в холодные глаза Вила, который ринулся из общей комнаты в материнскую спальню. Марте становилось то лучше, то хуже. Сейчас она спала, но дышала неровно и часто. Вил стоял возле нее, впившись глазами в мокрую тряпку в руке.
Неожиданно в комнате появился священник. Он ничего не сказал, но устремил взгляд на мальчика. Вил напрягся, приросши к месту, словно загнанная лисица. Каждый знал, что у иного на уме, однако ж, в сей день не будет ни ссоры, ни перебранки иль злобных слов, ни угроз и обид, ни клятв, ни проклятий. Вил уступал. Он бросил на мать слезный взгляд и сказал просто:
– Мы выходим на заре.
Итак, верный слову, Вил поднял брата и сестру до рассвета, и они выполняли наказанную работу при свете свечи. Он собрал всю пищу, которую под силу было унести, и сложил ее на столе. Затем собрал снадобья Лукаса обратно в котомку, но большую долю травы, что для матери, он оставил у котелка. Карлу и Марии было велено связать все, что нужно, в их тонкие одеяла и готовиться к пути.
Неожиданно в дверях появился Томас.
– Я желаю отправиться с вами.
– Зачем?
– Я хочу уйти отсюда, – ответил он.
Вил осмотрел парня и заметил ботинки на ногах.
– Где ты их достал?
– Э-э… Пий дал в обмен на обещание, что я уйду.
Вил колебался. Томасу не стоило доверять. Но он быстро смекнул, что парня лучше подальше увести от семейной пекарни.
– Ja, да… можешь идти с нами, но одна твоя выходка – и ты немедля продолжишь путь один.
Томас пожал плечами, но Вил уже ушел с Карлом и Марией в комнату матери. Все трое почтительно склонили колени у ложа. Никому не было легко, в особенности Карлу, когда они по очереди целовали ей руку. Он сжался, чтобы сдержать поток слез, но с каждым взятым вдохом его лицо все сильнее корчилось и опухало от сдавленных рыданий. Мария обвила крошечные руки вокруг запотевшей головы и рыдала открыто. Вил поджал губы и вышел из комнаты, как в хижину вошла Анка.
– Я не ведаю, что у тебя за умысел, старая ведьма, – прорычал Вил, выпятив губу. – Но точно знаю, что ты положила глаз на сей дом и пекарню. Я предупреждаю тебя и твоего трухлявого старика, что мы вернемся. И когда это произойдет, лучше бы тебе не запустить лапы в то, что тебе не принадлежит.
Побагровев, Анка спросила:
– А кто заплатит смертный налог за вашу несчастную Mutti?
– Отдай приставу свинью и будет с него. Богом клянусь, женщина, тебе лучше быть начеку к моему возвращению. Знай, что я упросил мельника следить, как ты заботишься о матери. Будет лучше, ежели я услышу от него только хорошее, а не то – да помилует тебя Бог! Теперь, слушай, – Вил показал Анке на траву. – Пий сказал давать ей это три раза в день. Ежели она будет жива к моему приходу, то получишь четвертину нашей земли. Я поклялся в этом отцу Альберту.
Анка проворчала. Она была Марте подругой еще с детства, но многие годы провела в зависти и жажде быть на ее месте. Женщина взяла жестянку и кивнула.
– Теперь оставь нас.
Анка высокомерно вышла из дверей, оставив семью пекаря наедине. Вил подозвал к себе Карла с Марией, и все трое постояли недолго у порога своего дома. Они слушали, как перебраниваются в кустах птицы, и как просыпается деревня ранним утром. Казалось, каждый понимал, что это было последнее утро, когда мир вокруг них был еще привычным.
Вил перекинул за плечо потрепанную котомку Лукаса и поправил на поясе кинжал Анселя. Карл зажал в ладони свою цепочку и помолился, чтобы Дева пощадила их мать. Мария улыбнулась и подняла с земли крохотный полевой цветок. Затем каждый прошептал матери «в добрый путь», и безо всяких почестей и песен они вместе с Томасом вышли на проселочную дорогу Вейера.
