Ну ладно, не будем давить, решаю я, и протягиваю ему голограмму, на которой изображен синьор Патрини — еще живой и здоровый. Снимок явно сделан в Италии — на заднем плане видна вывеска пиццерии с надписью «La Vita E Bella».
— Ну а этого человека ты в баре видел? — спрашиваю я как можно небрежнее.
Он берет голограмму в руки и минуту внимательно его разглядывает. Вряд ли он успел разглядеть лицо Патрини там, в туалете, так что может и не связать мой вопрос напрямую с убийством.
— Вроде видел, — отвечает он наконец. — Он, кажется, у барной стойки сидел, и бармен ему чего-то рассказывал… Но вообще-то там темно было, я так вот на сто процентов-то не уверен…
— А ты не заметил, он с кем-нибудь кроме бармена не разговаривал?
— Да, может, и разговаривал… я же не все время на стойку глядел…
Я забираю у него снимок Джеронимо.
— Ты, наверное, уже понял: этого человека убили в туалетной кабинке за несколько минут до того, как мы вошли в «Касабланку». Именно поэтому для меня так важно знать, с кем он имел дело в последние минуты своей жизни.
Парнишка вздрагивает. Что ж, пришло время задавать настоящие вопросы.
— Ты не видел, когда он вошел в туалет? И кто вошел туда вслед за ним?
— Да нет! Я бы сказал, если б что… Но я ждал Хромого Али, чего мне было на других пялиться?
«Логично, — комментирую я про себя. — Но только в том случае, если история с Хромым Али — правда».
— А сам-то ты как оказался в туалете, Ардиан? Да еще не один, а с этим уродом?
Вообще-то офицер полиции не имеет права оскорблять задержанных. Но в сложившихся обстоятельствах я разрешаю сделать для себя исключение.
— Да я просто отлить пошел, — неуверенно бормочет он. — А этот за мной увязался… схватил за горло, впихнул в кабинку…
— Значит, ты так и не успел? — сочувственно поинтересовался я. — Отлить-то?
— Не успел… Я же говорю, он сразу меня схватил и потащил туда… я даже не заметил, что в туалете труп…
Я демонстративно гляжу на часы.
— Два часа уже прошло, а ты все терпишь. Железная у тебя сила воли, парень.
Он краснеет и опускает голову. Ну что ж, все понятно. Парнишка первый раз в жизни решил подзаработать при помощи своей задницы и страшно стесняется этого обстоятельства. С крашеным они первоначально наверняка договорились полюбовно, вот только по ходу дела калигула, по-видимому, слетел с тормозов, и неопытному пареньку пришлось туго. И теперь он страшно нервничает из-за того, что его сочтут педиком.
— Знаешь, — говорю я, — мне в общем-то все равно, чем ты себе на жизнь зарабатываешь. Мое дело — найти убийцу. Если ты вспомнишь хоть что-нибудь, что может помочь в этом поиске, сообщи мне. И вот еще что: комиссар Шеве — человек хороший, но чересчур жесткий. Поэтому советую тебе говорить со мной.
Я протягиваю ему свою визитку. Не могу объяснить, что толкает меня на этот шаг. Может быть, какое-то смутное ощущение, что парнишка еще не рассказал всего, что знает. Я не великого мнения о своей интуиции, но бывали случаи, когда она меня здорово выручала. Ардиан осторожно берет визитку, крутит в руках, внимательно рассматривая.
— Это все? — недоверчиво спрашивает он. — Я могу идти?
Я качаю головой.
— Нет, пока что нет. Побудь пока в соседней комнате, мне еще нужно поговорить с тем типом, который был с тобой в кабинке.
Он снова заливается краской. Неловкими пальцами прячет визитку в карман рубашки и просит ломким от волнения голосом:
— Пожалуйста, не рассказывайте никому, что я был здесь, хорошо?
— Что значит «никому»? — безжалостно спрашиваю я. — Родителям, что ли?
На этот раз он не отвечает — по-моему, у него просто язык от стыда отнимается.
— Родителям не расскажем. Но если нам понадобится вызвать тебя в суд как свидетеля, мы тебя вызовем — имей в виду.
Он облегченно вздыхает.
— Да, конечно… суд — это очень важно. Закон превыше всего, я знаю.
Это один из десяти лозунгов, которые каждый день крутятся по всем десяти каналам албанского телевидения. «Закон превыше всего», «Демократия — равные возможности для всех», «Честные и Справедливые Выборы — залог доверия к власти» и так далее, и тому подобное. Предполагается, что эти азбучные истины помогут албанцам преодолеть тяжелое наследие прошлого и влиться в свободную семью европейских народов. За последние годы веру в то, что с помощью подобных технологий можно изменить складывавшийся веками менталитет, потеряли даже самые отъявленные идеалисты, но лозунги по-прежнему съедают значительную часть эфирного времени.
