Тогда я еще не был разочарован рыцарством и все его постулаты были дороги мне, словно я впитал их с молоком неизвестной мне матери. Меня увлекали мысли о великом предназначении воина: отстаивать честь, проявлять доблесть и скромность. Мне тогда мнилось, что я пойду по жизни бескорыстным воином в борьбе за правое дело. Наверное, в этом сила и слабость всех идеалистов. Но настало время, когда мысли пришлось доказать действием.
Эта была великолепная битва, которая потрясла мое воображение. Мы с Аньяном были сами не свои от волнения, готовясь к ней, я помог ему облачиться в легкие доспехи, мне помогал вэлл Сатрат. В чрезвычайном возбуждении мы выступили в бой.
В руках наших были мечи, за поясом кинжалы и боевые топоры. К крупам коней были приторочены короткие дротики, которые мы в замке Хэф долго тренировались кидать в цель, а еще у нас были цепы, с ежами на конце и все это мы собирались пустить в ход.
Ярость, с которой налетел на нас противник, откровенно говоря, ошеломила меня. Раньше я не бывал в таких сражениях, и все, что было прежде, а, ведь, я даже не участвовал в турнирах, было детской забавой перед тем, что я увидел здесь на поле, где каждый рвется вперед с одной целью: убить врага и уцелеть самому. Инстинкт выживания подталкивал самых неумелых к звериной хватке, и, поначалу, это действовало против меня лучше любого оружия. Но я бы теперь не говорил с вами, если бы в тот миг, когда все понеслось в диком вихре перед глазами, не устремился к своей победе. Я забыл про дротики и цеп и только рубил своим мечом, как дровосек. Вскоре, моего доброго коня подцепили на пику, и пришлось спешиться; меч мой был сломлен — я взялся за боевой топор и рубил им, что есть мочи. Позже, герцог Брэд, который заметил меня в этой схватке, скажет: этот парень, как сто диких голодных тигров бросался на свой обед.
Когда утих бой, я стоял по колено в крови, среди тел врагов и друзей, в порванной кольчуге, и не чувствовал ничего кроме дикой усталости, словно на самом деле был тем дровосеком в лесу, и тяжкая работа изморила меня, мне захотелось прилечь на наваленные в кучу тела. Но полю пошли герольды, отыскивая наших воинов по геральдическим знакам, и их печальный труд показался мне не менее тяжким.
Я отыскал Аньяна, он получил две раны — одна оказалась достаточно серьезной, и им занимался военный лекарь. С бледным лицом он улыбнулся мне и помахал рукой. Я вышел из шатра и, присев подле него, погрузился в крепкий сон, лишенный сновидений: здоровый сон уставшего телом человека с более — менее ясной душой.
Сколько я так проспал — не знаю, только проснулся от дружного смеха, бывалые воины, столпились вокруг меня и весело шутили:
— Вы посмотрите-ка на этого богатыря! Как его сморило, однако!
— Ладно вам, — сказал один из них, — не мешайте парню, это его первый бой и показал он себя что надо!
Эти слова, услышанные сквозь сон, были тогда мне слаще любой награды.
Но после взятия крепости, я был удостоен и самой настоящей почетной награды — на этой войне меня перевели из оруженосцев барона Мастендольфа в его рыцари.
А кроме того, история о нашей летающей кошке успела стать легендою и обрасти рассказами: гордые за этих мохнатых тварей князья Аламанте, расчувствовавшись решили учредить Орден…Бриллиантовой кошки в знак безмерного мужества и сплоченности рыцарей в минуту опасности, а также хитрости и независимости, которыми славятся отважные звери возносящиеся через крепостные стены, дабы спасти страждущих….
И, как вы думаете, какой рыцарь был удостоен первым этой награды? Нет, не я — первым был тот самый Кот Летающий Через Стены. В виду своего мужского достоинства, которое он не опорочил, его возвели в рыцари и выдали бриллиантовый орден, оставив служить знатным крысоловом в замке Аламанте. Я был вторым!
Но нам некогда было прохлаждаться. Надо было гнать фергенийцев дальше и отвоевывать другие крепости, захваченные ими.
Все это время мне пришлось сражаться бок о бок с герцогом Брэдом. Надо объяснить, что в этой войне участвовали не только гартулийские воины. Гартула заключила союз с Ларотумом и призвала на помощь его военные силы.
