Путь между - страница 176
— Пойдем, Хольмер! Что зря пыль глотать? Мы для этих умников сейчас, что кляксы на последней странице списка, причем такие, что всю работу придется заново переписывать. Давай заскочим к оружейникам, а потом пойдем жрать материны разносолы!
Они действительно заскочили к оружейникам, где короля осчастливили, дав повертеть точильный круг, и даже наградили подзатыльником за «малохольность».
Похоже, в Горе их действительно стали считать своими: привыкнув к долговязому Эаркасту, уже не шарахались от человеческих теней. Нелюдимый народ махнул руками, подвязал бороды и взялся за работу, решив про себя, что если уж Принимающий Гостей Род с ними не церемонится, то и остальным это вроде не к лицу.
Взмокнув от усердия и удостоившись скупой похвалы, король с неохотой последовал за Сердитым Гномом, хотя проголодался зверски, а мечты о теплой воде оседали на самом дне его души алмазной крошкой и шипели, как полоска расплавленной стали, опущенная в холодный раствор.
— Мой побратим, — ворчал по дороге неугомонный Торни, — мог бы стать первоклассным оружейником, гордостью касты! В первый же год жизни в Горе он посоветовал Старейшине добавлять в воду особые травы, от чего закаленные клинки становились гибче, а по лезвию сам собою змеился неповторимый по красоте узор. Эаркаста звали и рудокопы, во весь голос крича, что он сердцем чует породу и что лучшего рудознатца у них еще не было. А этот долговязый недотепа стал летописцем! Сарру-подлецу в ножки поклонился, ученичество принял. А Сарр его кинул, как и врага редко кидают…
— Почему кинул? — выдохнул король, после того, как они пробежались наперегонки до ванной и с разгону прыгнули в заботливо наполненный теплой водой бассейн.
— По топору и топорищу! — сварливо протянул гном, нежась и полоща бороду. — Сарр его пригномно лучшим учеником назвал. Ну все равно что по-вашему, по-людски, наследником на гербовой бумаге обозначил. А потом взял да и отдал эмблему сыну, нимало не смущаясь общественным мнением. Подло это…
— Ну да Эй-Эй этим нисколько не опечален, по-моему, — вдумчиво возразил Денхольм и окунулся с головой.
— Его-то как раз никто и не спрашивал, — забубнил Сердитый гном, выскакивая из воды и ожесточенно растираясь полотенцем.
Король счел за благо не спорить и последовал его примеру. Волшебные запахи жаркого долетали даже сюда, перебивая пар и аромат благовоний.
Когда вся семья собралась за столом отъедаться после трудов праведных, и начало обеда было официально обозначено самим хозяином, Эй-Эй не выдержал и отправился будить Санди. Через полчаса, как раз к третьей перемене, заспанный и хмурый сверх меры шут присоединился к честной компании под бурные аплодисменты собравшихся…
Жизнь в Горе понемногу налаживалась.
Король просыпался ко второму завтраку, умывался и подкреплял силы вместе с Кастами, проработавшими ночную смену. А потом направлялся к оружейникам, принимавшим его наиболее охотно и даже поручавшим мелкую работу, или к шлифовальщикам, или к стекольщикам, где тихо сидел в своем уголке и чуть дышал от изумления и восторга. Механики его на порог не пускали, а зловредные ювелиры неизменно ставили рядом кого-нибудь из подмастерьев, внимательно наблюдавшего, чтоб гость чего не стырил потихоньку. К воинам он не ходил, опасаясь прескверного нрава Старейшины Эшви и новых боев, а у Хранителей Слов (или попросту Словоблудов) у него начинали кипеть мозги — от безуспешных попыток переварить поток славословий, старательно переводимых на элронский. К летописцам же Денхольм заглядывал только за тем, чтоб убедиться: проводник по-прежнему сидит и скрипит своей отточенной палочкой. Приоткрывал дверь — и тут же аккуратно возвращал в исходное положение.
Потом король купался с таким наслаждением и остервенением, будто старался отмыться на весь оставшийся путь, о котором вспоминал все реже, и обедал с большим вкусом, пробуя каждое новое блюдо или вино, на которые не скупилась хозяйка Тренни.
И шел осматривать Срединные залы, где часто сталкивался с призраком шута, бродящего с полоумными глазами, ртом, распахнутым во всю ширь, и не замечающим ничего, кроме каменных изваяний, панно, мозаики пола, всем телом ловящего постоянно сменяющееся настроение сказочных гротов.
