— Это не казаки, сэр.
— Не казаки? Вы хотите сказать, это не русские части?
— Так точно, сэр. От раненых мы узнали, что они черкесы... да, мусульмане. Под Софией есть черкесские села, сэр...
— Но мы свидетели, Аликс... В таком случае эти разбойники напали на своих единоверцев!..
— Село болгарское, сэр.
— И я это утверждал. Это Горубляны! Никакой мечети не видно, — сказал барон.
Все замолчали. Затем Бейкер сухо сказал:
— Поедемте дальше. Я сообщу об этом случае софийскому мютесарифу>[1] .
Они снова двинулись в путь. Когда холм остался позади и путники очутились в какой-то лощине, барон фон Гирш вынул карту, углубился в нее, а потом вдруг поднялся в фаэтоне с таким видом, словно сделал какое-то чрезвычайно важное открытие.
— Вот, она, — сказал он по-английски, а затем и по-французски. — Вот она, моя трасса!
— Как вы сказали? Трасса?
— Да, сударыня... — И он сел, чтобы не мешать дамам, но уже не спускал глаз с утрамбованной насыпи, тянувшейся параллельно дороге. — Трасса для моей железной дороги. Кажется, я вам говорил? — обратился он к генералу. — Это часть общего плана: Константинополь — Пловдив — Ниш — Белград...
— ...Вена, — дополнил Бейкер, который, по-видимому, представлял себе общий план яснее, чем мог предполагать барон.
— Да, да... Вена! А затем Париж... Берлин... Петербург... Вся Европа!
— Европа без Лондона — это половина Европы! — сказал насмешливо Барнаби.
— Разумеется! — Но я не это имел в виду, сэр. Я говорю об экономических связях.
Гирш высказал еще несколько соображений по поводу таких связей, а потом вдруг обратился к Бейкеру.
— Для меня было бы большим удовольствием, если бы я мог вам показать...
— Вы о чем, господин барон?
— Я говорю о своей трассе, господин генерал. Вероятно, рельсы уже проложены до какого-то пункта. Сейчас мы как раз подъезжаем к дороге, которая ведет на Орханийское шоссе. Там мои склады... и станция. Госпожа Джексон? Госпожа Леге?
— Почему бы и нет! — сказала Маргарет. — Если мы сделаем не слишком большой крюк.
А старая француженка, не понимая, о чем идет речь, согласилась из любезности.
— Так и с дорогой в рай, — заметил Барнаби. — Надо порядком поплутать, пока найдешь главные ворота.
Дамы рассмеялись, а Бейкер, выбросив наконец из головы неприятное происшествие, поскакал вперед по указанному бароном проселку. На что тут было смотреть и что они особенного увидели, никто так и не понял — трасса везде была одинаковая, если не считать рельсов, которые начались с какого-то места и никого не удивили. Вместо обозов им несколько раз встречались крестьянские телеги, нагруженные навозом или дровами; крестьян они видели и на окрестных полях, но было ясно, что это „дикие болгары”, потому что, завидев фаэтоны и блестящую офицерскую свиту, те не спешили к дороге, а убегали от нее подальше. Они проехали мимо какого-то безлюдного, сплошь каменного села, потом по деревянному мосту через речку.
— А вон там, впереди, моя станция! — показал барон Гирш несколько новых, покрашенных в розовый цвет построек, к которым вели блестевшие в предвечернем свете рельсы. — Людей не видно, — добавил он раздраженно, — как я и предполагал. Все остановилось.
— Может быть, они на складах? Ведь вы говорили, что у вас здесь большие склады, — попыталась успокоить его Маргарет.
— Война, барон! Ваши люди отдохнут, зато потом станут работать вдвое быстрее.
— Вы все шутите, господин Барнаби! Не знаю, может быть, кому и выгодна это война, но что касается меня... то я привез сюда четыреста специалистов — австрийцев, французов, итальянцев... И всем плачу. Могу ли я их уволить после того, как с таким трудом их набрал?
Всем им платило турецкое правительство, но собеседники банкира об этом не знали. Дамы даже выразили барону свое сочувствие.
А Фред Барнаби сказал:
— В таком случае нам, несомненно, предстоят мытарства. Хорошие гостиницы в городе наверняка заняты.
Его реплика изменила направление мыслей путешественников. Надо было спешить: уже надвигался вечер.
Они повернули от станции назад, подогнали лошадей и наконец подъехали к глубокому городскому рву. На другой его стороне среди мусорных куч желтели камни древнего здания. Дальше виднелись ограды и первые софийские дома. Почерневший горбатый мост висел надо рвом, на нем жандармы тщательно проверяли документы. Видимо, это была медленная процедура. На широком грязном предмостье, окруженном неприглядными постоялыми дворами и кузницами, сгрудились десятки обозных повозок, повозки с ранеными, крестьянские телеги с холщовым тентом и повозки торговцев с товаром для завтрашнего базара.
