В 1941 году случилось так, что в том поселке задержался один тяжелобольной — секретарь партии чуть ли не всей Сибири. Он был болен уже несколько дней, и его везли на самолете в Москву. С ним были сопровождавшие два агента безопасности и молодая женщина-доктор. Самолет сел там для дозаправки, но больному становилось все хуже и везти дальше было опасно для его здоровья. Больного привезли в больницу и попросили местного хирурга осмотреть его. После осмотра тому стало ясно, что у него гнойное воспаление в брюшной полости и его надо срочно оперировать. Но он боялся делать операцию такому ответственному больному: в случае плохого исхода его могли обвинить в смерти члена правительства, это будет стоить ему свободы и жизни.
Примеры обвинений и наказаний врачей за высокопоставленных больных были известны всем. С другой стороны, в случае смерти этого больного без операции его тоже могли обвинить: почему он не помог умирающему, не было ли это умышленно?
Он сказал сопровождающим:
— У меня в больнице работает санитаром один бывший знаменитый хирург, он может лучше меня сделать такую операцию.
Расчет был простой: если они уговорят или заставят Луку делать операцию, то ответственность с него будет переложена на того, а самому Луке во всех случаях грозит немногое — он и так ссыльный навечно.
Подивившись на неожиданное предложение, сопровождавшие вызвали Луку. Он был рядом — мыл пол в палате нового больного. Так и вошел к ним с ведром и тряпкой в руках.
— Садитесь, — вежливо заговорили они, — да ведро-то поставьте. У нас к вам просьба: осмотрите больного, которого мы привезли.
Лука коротко взглянул на хирурга, отвернувшегося к окну, и понял предшествовавший разговор. Для него это было первое искушение за много лет. Он перекрестился и пошел смотреть больного, прихватив ведро, чтобы не нарушать порядок.
— Эй, доктор, — окликнул хирурга один из сопровождавших, — понесите-ка ведро вместо профессора.
Забежав вперед, другой сопровождавший прошептал больному:
— Старик этот — не санитар, он был знаменитым хирургом… стал монахом… здесь в ссылке. Надо ему показаться. Потом с ним разберемся.
Больной, гроза и начальник над всей Сибирью с ее заключенными, согласился. Осмотрев его, Лука сказал:
— Надо вам делать операцию, доктор наш прав, — и вышел.
Сопровождавшие вышли за ним.
— Коллега, мы просим вас делать операцию, — сказал ему хирург.
— Какой же я вам коллега? Я только санитар. Я не имею права.
— Но ведь вы же были известным хирургом.
— То было давно. Я уже забыл, что знал.
Сопровождавший повысил голос:
— Давайте говорить откровенно: вы не хотите делать операцию? Значит, вы — саботажник!
Слово это было очень модно, оно пошло после одного из выступлений Сталина: не зная, за что наказывать миллионы невинных людей, их обвиняли в саботаже на работе.
— Я не саботажник, я работающий санитар. Я выполнил вашу просьбу, осмотрел больного, а для операции есть хирург с полными правами.
— Вам что — права нужны? Они все в наших руках, эти права.
— Не могу. А заставить вы меня не можете: вдруг я сделаю ошибку и больной умрет? Что тогда?
— Тогда я застрелю тебя, старик!
— Я не боюсь смерти, я человек верующий. Я предстану перед Господом с чистой душой.
Второй сопровождавший заговорил мяте:
— Вот вы человек верующий, а какая же это вера, если перед вами, можно сказать, душа гибнет и страждет, а вы помочь не хотите. Неужели вам это безразлично, батюшка?
Для Луки это было еще более глубокое искушение.
— Я буду молиться за него, — сказал он.
— Но ведь вы же не только священник, вы еще и доктор. Лучше сделайте операцию с молитвой. Ведь если Бог есть, он не простит, что вы не помогли душе страждущей.
— Душе, говорите? А крест на нем есть? Я что-то не заметил.
— Ну какой же на нем крест, он же большевик.
— Вот видите — креста нет. Какая же душа у коммуниста, не признающего душу?
— А если мы наденем на него крест, будете оперировать?
— Попробуйте, — ответил Лука и ушел к себе в каморку молиться — искушения были слишком велики.
Он чувствовал, что слаб, что во всякую минуту может нарушить клятву, данную над гробом жены, — никогда не брать скальпель в руки. Он считал себя виноватым в ее смерти, потому что любовь к хирургии затмила его любовь к ней: он не послушал ее и поехал работать в район вместо бегства за границу. То была гордыня его души, и он поклялся умершей жене Богом — усмирить гордыню и отказаться от хирургии навсегда.
