— Вот он!!! Вот он!!! Черный, как смерть!!! У него хвост волка!!! Он бьет без промаха!!! Он сама смерть!!!
Закружился шаман и упал перед священным костром, раскинув широко руки, закатив глаза, открыв в беззвучном крике рот. Пена идет из него. То он говорит с духом своим.
— Духи! Кругом они! — кричат остальные шаманы и пускаются в пляс.
Быстрее всех кружится главный шаман. В руке у него самый тяжелый бубен. Он слышен на самом верхнем небе. Главный бубен.
— За кем ты пришел?! — спрашивает главный шаман.
— Шел!!! Шел!!! Шел!!! — вторят все.
— Кого возьмешь?! — громче кричит шаман.
— Ешь!!! Ешь!!! Ешь!!! — подхватывают все.
— Где они?! — быстрее кружится главный шаман.
— И!!! И!!! И!!! — выдыхает круг.
— Вот они!!! — кричит шаман и бросается из круга. Вскочили на ноги. Смотрят кругом. Ждут, куда укажет шаман. Бежит шаман к дереву. Кружится вокруг священного дерева, ищет, на кого бог войны указал, за кем он пришел. Нашел шаман, кого искал. Закричал громко, призывно. Стоит привязанный к дереву молодой степняк. Молчит. Взяли его в плен вчера. Сегодня к дереву привели. На него указал бог войны, за его душой пришел. В руке у шамана нож. Поднимает он нож высоко. И мелькает нож в его руке и в грудь молодую упирается. А из груди его шаман достал сердце. Живое сердце. Сердце… Возьми, бог войны, что просил. Возьми его. Оставь нам удачу… Дай силы. Дай мужество. Дай победу. Победу. Победу. Победу!!! Мы твои дети. Ты нас охранял. Сохрани нас!!! Оборони от врага. Порази врага в сердце. Пусти его кровь!!!
Капает кровь из руки шамана… Сжимается рука в кулак… капает кровь… Берут воины копья, стрелы, сабли. Протягивают их к шаману… Железо чует запах крови. Железо помнит кровь врага. Оно узнает завтра врага, найдет врага. Поразит насмерть. Смерть… Смерть…Смерть…
Нагибается каждый сибирский воин к земле священного холма. Берет горсть священной земли. Нагибается воин к костру священному. Берет горсть пепла священного. Смешивает пепел с землей. Кладет в ладанку. Вешает кожаную ладанку к себе на грудь. Береги тепло от священного костра, человек. Береги, воин, землю священную на груди… Дает большой шаман амулеты из когтей медвежьих, росомашьих, вороньих. Носите, воины, амулеты. Храни вас амулеты. Принесите победу…
Устали воины от пляски. Попадали шаманы от пляски на землю. Нельзя шамана тревожить. Надо воину отдохнуть перед боем…
Разошлись все по своим становищам с верой в победу. Варят в котлах мясо молодых жеребят. Пьют воины бузу и кумыс, дающие силу и храбрость. Поют воины песни у своих костров. Мужские песни поют. Верят в победу.
Едигир с Бек-Булатом не пошли от священного костра в лагерь. Догорает костер, постреливает угольками, подмигивают стоглазые головни. Молчат ханы. Глядят на огонь. Думают о своем.
— Тебе утром лучше ехать в столицу, — тихо говорит Едигир.
— Отчего так, — дернулся Бек-Булат в его сторону, — не доверяешь?
— Если бы не доверял, то возле себя оставил, — усмехается старший брат, — в Кашлыке женщины, дети да пять десятков воинов. Рябой Hyp здесь нужен. Кого туда отправлять — не знаю…
Помолчали чуть. Бек-Булат вздохнул и согласился:
— Ладно, видимо, так и придется поступить. Ты старший. Да…
Слышны от костров в лагере песни. Поют воины о грозном Маре, что пошел в набег, а дома оставил жену с молодым табунщиком. Через пять лет пришел из набега, а в юрте сидят пять сыновей его и кричат: "Папа". Не ходи, грозный Map, в долгие набеги, не оставляй молодую жену в одиночестве…
— Видишь, — Едигир кивнул головой туда, где невидимые в темноте пели воины о грозном Маре, — и они о том же. Надо кому-то и дома быть.
— Все, решили, — жестко отрезал Булат, все же обиженный участью охранника, — поутру еду.
Едигир, чтобы как-то переменить разговор, поинтересовался у брата:
— От Зайлы-Сузге вестей никаких не было?
Бек-Булат вздрогнул, будто кто плетью огрел, и его красивое, чуть удлиненное тенями лицо, помрачнело.
— Нет… Не было… — И через паузу. — И… видно не будет уже.
— Почему ты так говоришь, брат?
Булат поворошил палочкой в костре. Взвились искорки в небо. Затанцевали над ханами.
