— Прихвати у кого, — сказалъ Портянка.
— Одиннадцать-то копѣекъ?… Милые мои голубки, да кто же мнѣ дастъ? Такъ не хватаетъ, говоришь?
Горѣловъ остановилъ пристальный взглядъ на фигурѣ Зюзина, какъ будто изучая его; потомъ вдругъ сказалъ:
— Да пропади ты съ одиннадцатью копѣйками, собака!… Пойдемъ, Василій, вонъ!
И они пошли вонъ. На этотъ разъ Горѣловъ рѣшилъ уйти вонъ на нѣкоторое яремя совсѣмъ изъ деревни, куда-нибудь подальше. Онъ пригласилъ съ собой Портянку. Послѣдній согласился безмолвно ходить по окрестностямъ и добывать пропитаніе. Они оба привязались другъ къ другу. Портянка во всемъ подчинялся Горѣлову, безпрекословно его слушался, глядѣлъ ему въ глаза. Почему Горѣловъ пріобрѣлъ надъ нимъ такую власть, трудно сказать, но онъ ничего не проповѣдывалъ, не ругалъ его, между тѣмъ, въ слѣдующій же день по уходѣ изъ срамнаго двора Зюзина Портянка провелъ трезвымъ, хотя этотъ день былъ воскресенье. Горѣловъ просто сказалъ ему:
— Ты, Василій, не пей, погоди.
И Василій не напился. Въ первый разъ онъ умылся, причесался и смирно сидѣлъ на лавочкѣ передъ избой Горѣлова; взоръ его былъ кроткій, довольно смышленый, хотя сидѣлъ онъ какъ истуканъ. Онъ не зналъ, какъ ему убить время. У него въ карманѣ лежалъ заработокъ въ видѣ мѣди, и онъ нѣсколько разъ высыпалъ его на ладонь и съ глубокимъ недоумѣніемъ разсматривалъ. Рѣшительно у него не было никакого дѣла въ жизни. Мало-по-малу онъ проникался одною мыслью… Когда-то онъ мечталъ купить красную рубаху, бѣлый платокъ на шею, сапоги и хорошую шапку, но это было давно, мечта не осуществилась и онъ забылъ ее. Теперь, въ этотъ новый для него день, онъ что-то припомнилъ, и это сильно воодушевило его. Онъ сознательно хотѣлъ теперь работать, чтобы добыть необходимыя средства для приведенія въ исполненіе давнишняго желанія.
Горѣловъ какъ-то проникъ въ эти тайные помыслы и сказалъ ему сочувственнымъ тономъ:
— Ты, Василій, не бойся… Одежда у тебя будетъ, рубаха, напримѣръ…
— И портки бы… — замѣтилъ смущенно Василій.
— И они будутъ.
— Чтобы ужь и сапогъ былъ настоящій…
— И сапогъ… все будетъ. Только погоди пить. Походимъ и заработаемъ.
Горѣловъ говорилъ твердо; Портянка смотрѣлъ ему въ глаза, и видно было, что онъ безгранично вѣрилъ своему другу. Такъ и не пилъ въ этотъ день.
Горѣлова въ этотъ день попросилъ къ себѣ Синицынъ, мѣстный учитель. Онъ только лишь хотѣлъ везти закупленную астраханскую селедку на распродажу, какъ увидалъ, что рыба дала духъ, надо было разбирать ее, промывать и перекладывать — дьявольская работа, съ которой Синицынъ не могъ сладить. Вотъ почему онъ и прибѣжалъ утромъ къ Горѣлову, умолялъ помочь ему. Отъ него пахло рыбой, ноги его были обуты въ стоптанные смазные сапоги, онъ былъ въ жилеткѣ. Странная это была личность, но при знакомствѣ загадочный его видъ вполнѣ объяснялся: это былъ просто несчастный промышленникъ. На его рукахъ лежало большое семейство, состоявшее изъ восьми человѣкъ включительно, а жалованья онъ получалъ только семь рублей, которые съѣдались съ ужасающею быстротой. Чтобы пополнить пробѣлъ въ своемъ фальшивомъ бюджетѣ, бѣдняга долженъ былъ въ продолженіе всего лѣта, не щадя живота, добывать средства къ зимѣ, то сѣяніемъ огурцовъ, то перепродажей яблоковъ, а также астраханскою селедкой. Разумѣется, онъ мало походилъ на учителя. Онъ былъ простодушный, во всѣхъ отношеніяхъ простой человѣкъ; онъ мужественно боролся съ нуждой, но не съ невѣжествомъ, съ которымъ онъ не могъ сладить и въ своей-то головѣ; очевидно также, что для своего дѣла учительскаго онъ былъ въ положеніи отребья. Нынѣшнее лѣто вышло для него неудачное. Купилъ онъ рыбу дорого, а спросъ на нее остановился, къ тому же, она протухла. Цѣлый день до темной ночи онъ съ помощью Горѣлова бился надъ бочками.
Поработавъ съ Синицынымъ до полночи, Егоръ Ѳедорычъ пошелъ-было домой. Онъ вышелъ на улицу, гдѣ его охватило холодомъ и мракомъ. Было сыро, дулъ вѣтеръ. Ему вдругъ стадо жутко, и онъ рѣшилъ вернуться. Цѣлый день онъ мучился недоумѣніемъ: поговорить съ учителемъ или не надо? Ему страстно хотѣлось что-нибудь узнать, и онъ остановился въ нерѣшимости на площади. Онъ пошатался еще немного и пошелъ назадъ. Придя къ воротамъ учителя, онъ тихонько постучалъ, но, не получивъ отклика, сѣлъ около калитки, не рѣшаясь еще постучать. Онъ сидѣлъ около калитки, съежившись, засунувъ руки за пазуху кафтана, и не шевелился. Наконецъ, онъ постучалъ въ окно.
