Пустота - страница 4

Шрифт
Интервал

стр.

- Меня не уволили, - сказал я Вере.

- Я знаю, - ответила она, не поднимая на меня глаз. Я дерзко дождался, пока серые очи скользнут по моему лицу, споткнутся о мой прямой взор и робко за- мрут. Тонкими пальцами она убрала завитую прядь со лба. На безымянном пальце тускло сверкнуло обручальное кольцо.

Золото высшей пробы. Я как-то забыл о том, что она была замужем.

Вера тоже выглядела, как на празднике или на дне рождения, хотя ее, вроде бы, никто увольнять не собирался. Однако для меня праздник - ожидаемый день свободы - окончился вместе с тусклым салютом маленького золотого колечка.

Глупо, если разобраться. Золото всегда все портит: заманит и обманет.

Что ж, в том, что все кончается, даже не начавшись, есть своя тайная прелесть.

И об этом был осведомлен страстный блюз.

3

На следующий день в невнятных выражениях я предложил Вере пройтись по­сле работы по парку вдоль Озера, широкими артериями-каналами разлившегося в самом центре перенаселенного Мегаполиса.

- Вы приглашаете меня на свидание?

Глаза ее были опущены.

- Нет, конечно. То есть да. Отчасти. Погулять...

Правда была в том, что я и сам не знал, чего я хочу и зачем бормочу нелепицу, от которой уголки ее губ мило загибались в улыбке.

Я даже не сразу оценил, что Вера согласилась.

Только на Озере я сообразил, что у меня был великолепный повод и предлог: ни с того ни с сего в ноябре выдался солнечный, почти весенний по пафосу день. Нисколько не сомневаюсь, что именно из-за этого я и предложил «пройтись». Но вот обозначить солнечный день в качестве ни к чему не обязывающего аргумента и предлога отчего-то забыл. Солнце, которое я просто обожаю, напрочь вылетело у меня из головы.

- Какой сегодня день! - тихо воскликнула Вера.

После этого говорить о солнечных бликах на озере, о том, как отражаются большие деревья в светлой воде, как мир кувыркается и переворачивается на твоих глазах безо всяких на то оснований, было несколько неловко: складывалось впечатление, что ты перехватываешь созерцательную инициативу.

Но я, разумеется, говорил и говорил.

- Кстати, помните, какое сегодня число? - вдруг остановилась Вера у неболь­шого водопадика. Издаваемый им приятный шум не заглушал ее слов, напротив, придавал им значения.

Разумеется, я не помнил. С числами у меня всегда была большая напряженка.

- А не помните, что было ровно год тому назад, день в день, седьмого ноября?

Я, конечно, не помнил. Оказывается, у нас был банкет. По случаю окончания

(или начала?) важнейшей конференции, о которой забыли раньше, чем прошло похмелье после банкета.

- И что же? - спросил я, внутренне сжавшись.

- Тогда был снег. Вы провожали меня домой и пытались поцеловать.

- Я?!

- Вы, вы, Лев Львович, кто же еще. Вы были такой неуклюжий и несчастный.

- Я был несчастный? Год назад я был в раю с Наташей. Видели бы вы ее бедра...

- Вы рассказали мне о своем рае, хотя я вас об этом не просила. В тот раз - без подробностей, надо отдать вам должное. А потом полезли целоваться. Из огня да в полымя.

Я что-то смутно припоминал. К сожалению, именно полез, или что-то в этом роде. Сказать «ах, да, я все прекрасно помню, просто на секунду вылетело из го­ловы», как это всегда делает Будда, было бы глупо. Будду не интересует, верят ей или нет; Будда внаглую злоупотребляет благовидными предлогами. Мне же было далеко не все равно, как посмотрят на меня серые глаза. Хватит с меня в упор не­замеченного солнечного дня. Поэтому я хмыкнул, неопределенно и вместе с тем застенчиво; при желании этот звук можно было принять за готовность к запозда­лому раскаянию.

Солнце будто вприпрыжку, как на детском утреннике, рыжим колобком про­катилось по траектории, напоминающей полукруг мостика над речушкой или небольшую радугу над горизонтом, чтобы исчезнуть в пасти, утыканной зубами многоэтажек. Какой-то там урбанистический Крокодил Солнце в небе проглотил. Маленький аттракцион прямо у вас перед глазами, даже голову задирать не надо. Это летом вальяжное солнце пышной барыней, в криолине и с зонтиком, вразвал­ку проплывает по дуге у вас над головой и к концу дня, превратившись отчего-то в собаку чао-чао и вывалив жаркий язык, устает больше, чем одуревшие от зноя люди.


стр.

Похожие книги