Что до девушек, то, откуда не возьмись, появились кроме Галины в предбаннике еще две, кажется сестрички-близняшки, по крайней мере, Кулькову показалось, что они обе совершенно на одно лицо — с короткими стрижечками, две худенькие брюнетки в одинаковых кожаных джинсах и белых свитерках. Исчезли они вместе с Галиной весело щебеча: вероятно, с журналисткой они уже были знакомы.
Когда Кульков разделся, «курьер» Миша быстро протянул ему пару хрустящих, благоухающих мятой простыней. И Сан Саныч, по мере возможности, задрапировал простыней свое отвисающее бледное брюшко, прикрыл свисающей полой (чуть более, чем хотелось бы) худые ноги. Он мельком глянул в зеркало — и остался очень собой доволен.
— Ну что, Сан Саныч?..
Бодрый голос Комарова, подобно Кулькову, замотанного в простыни и своим видом пробуждавшего у Сан Саныча смутные воспоминания об уроках истории в средней школе (патриции, пожар Рима, гуси какие-то…), вернул Сан Саныча к действительности.
— Не усугубить ли нам? — в руке Геннадия, словно из воздуха (по крайней мере, так показалось Кулькову), материализовалась очередная водочная бутылка. «Курьер» Миша услужливо протягивал рюмки.
— А? Сан Саныч? Нам предстоят великие бои. Смело в бой пойдем! Броня крепка и танки наши быстры…
— Я бы на вашем месте не иронизировал, — с неожиданной даже для самого себя строгостью и серьезностью ответствовал Кульков. — Прошу не…
— Нет, нет, на святыни мы посягать не станем, ни в коем разе, — развязно молвил Комаров. Мы так, по чуть-чуть… Но пять капель. А?
— Давай! — махнул рукой Кульков.
— Ты что — так и не ложился?! — удивленно спросил Максимов, выйдя на кухню.
— Нет… — Карпов покачал головой. — Не ложился.
— А девушка где?
— А она вот как раз только что спать пошла.
— Ага… И чем же вы тут занимались? На кухне? Если не секрет.
— Хочешь, чтобы я опытом поделился? Не волнуйся: не тем, о чем ты думаешь, Николаич.
— Ха! — Максимов подошел к столу и взял сигарету.
— Натощак вредно, — буркнул Карпов.
— Ничего… Так о чем я, по-твоему, думаю?
— Да понимаешь, Николаич, после того, как мы тут всю ночь вас слушали на кухне… Вопли ваши — я имею в виду… Мне кажется, у тебя, кроме траханья, вообще в голове уже ничего не осталось.
— Ну это ты перехватил, Толя! — улыбнувшись, ответил Максимов. — Обижаешь начальник! У нас вроде бы еще есть дела сегодня. А ты — одно траханье в голове…
— Ой, стыд-то какой! — В кухню вошла Аля. — Что, Толечка, все слышно было?
Карпов посмотрел на хозяйку и отметил, что спрашивала она даже с некой долей гордости — и за свои ночные стоны, и за то, что их было хорошо слышно, несмотря на толстую, добротную, капитальную стену.
— Так громко? В самом деле? — не унималась Аля.
— Как вам сказать… — протянул Карпов. — В общем…
— Стыд-то какой, стыд! — Аля накрыла ладонями пылающие щеки.
Карпов снова подумал, что краснеет она не столько от смущения, сколько от удовольствия и гордости: «Действительно, давно у нее мужика не было. Вот то, что называется: нет худа без добра…»
— Да не волнуйтесь вы, Алечка, — сказал он для приличия, — ничего особенного! Мы же взрослые люди.
— А вы, Толя? Вы с Наташей — как? Подружились?
— Да мы все больше о делах, Аля… Всю ночь проговорили.
— И что же? — спросил Максимов дымя сигаретой.
— Не кури натощак! — прикрикнула на него Аля. — Подожди, Коленька, я сейчас с завтраком что-нибудь соображу…
Максимов с видимым удовольствием затушил сигарету, ткнув ею несколько раз в массивную пепельницу.
«Как они наслаждаются этой иллюзией семейной жизни! — отметил Карпов, внимательно разглядывая преувеличенно серьезного Максимова и хлопочущую у плиты Алю. — Вот вам идеальная пара…»
— Да все, в общем-то, просто. Она, конечно, слишком много знает, ваша Наташа. Слишком много для того, чтобы оставаться живой в этой заварухе.
— Да в какой заварухе-то? — Максимов потянулся за новой сигаретой, но, заметив притворно-строгий взгляд Али, одернул руку от пачки. — Объясни, в чем суть-то? Чего они на нас набросились?
— И, кстати, насколько я понимаю, вы еще не очень отчетливо представляете себе: кто, собственно говоря, эти «они»? — вставила реплику Аля.
