Где-то работал телевизор. Звучала музыка. Кого-то интересовала погода на завтра.
Пуговка тихо засмеялась.
– Ты чего? – Алеша попытался разглядеть ее губы в темноте. Тщетно.
– Они никогда не говорят правды.
– Кто?
– Как их?.. Ну, эти… Синоптики хреновы, – улыбнулась Пуговка.
– Синоптики… – Алеша поежился. – Тебе бы все хиханьки да хаханьки. Что дальше делать-то?
Алена указала на трубу, выходящую из земли в метре от них и идущую вдоль стены на второй этаж, потом, растворившись в сумеречной дымке, пропадающую, поглощаемую кирпичной поверхностью дома.
– Подсадишь меня. А потом я по трубе заберусь к Глотнику на балкон.
– А ты не упадешь? Он же смотри, – Алеша поднял голову и посмотрел вверх, – вон как высоко.
Пуговка насмешливо хмыкнула.
– А если он был бы на третьем этаже? Или хотя бы на втором? Как бы ты тогда заговорил? Мне бы только до перил добраться. Тут же метра два с половиной, не больше. Подтянусь – и все дела. Глотник – идиот. Помнишь, что в прошлом году было?
– Ну, да. Елку у него с балкона свистнули.
– А он, идиот, так балкон и не застеклил. Шли пацаны пьяные, подпрыгнули, забрались на балкон, свистнули елку и свалили. Видишь, как все просто получается.
Алеша почесал затылок, сдвинув на глаза шапку.
– Да, но все равно высоко же…
– Не боись, – усмехнулась Пуговка. – Прорвемся!
Она поставила одну ногу на небольшую скобу в трубе.
– Давай, подсаживай!
Алеша подпер ее сзади руками.
– Ооооп… – Напрягшись, он приподнял Пуговку.
Она тут же обвила другой ногой трубу и обхватила холодную металлическую поверхность как можно выше.
– Давай еще… Еще подсаживай – сквозь зубы проговорила она.
Алеша изо всех сил уперся в ее зад, подавая его вверх. Она заперебирала ногами, ухватываясь и отталкиваясь тыльной и внешней стороной обвитых вокруг трубы ступней.
– Еще немного…
Встав на цыпочки, Алеша подтолкнул ее верх. Пуговка подалась вперед. Ухватилась рукой за бетонный выступ снизу балкона. Она быстро поставила туда вторую руку и, подтянувшись, забалансировала, прижимаясь к стене.
Алеша стоял, замерев, запрокинув наверх голову. "Только бы забралась, только бы забралась". Он озирнулся по сторонам. "Чуть не забыли". Внимательно осмотрел безлюдный двор. Снова посмотрел наверх.
Пуговка подтянулась и встала коленями на выступ. Медленно поднялась, приставив ладони к балконному щиту. Выпрямилась. Осторожно взглянула в черные неосвещенные окна комнаты. Вдалеке была видна узкая полоска света, пробивавшаяся из коридора или из гостиной, были слышны приглушенные голоса, доносящиеся из динамиков. Хозяин, видимо, не спал, забавляя себя телевизором. Пуговка подпрыгнула, опираясь на руки, перекинула тело через балконные перила, подалась вперед и легко перемахнула на ту сторону, тихо опустившись руками на холодный балконный пол. Она замерла, прислушиваясь. Ничего. Только неясное бормотание включенного телевизора где-то в глубине квартиры. Пуговка осторожно встала на колени, на ноги, выглянула, махнула рукой стоящему снизу Алеше. "Все нормально", – тихо сказала она. – "Жди меня возле подвала".
Алеша кивнул и, негромко насвистывая, свернул за угол дома.
Пуговка достала нож, щелкнула кнопкой – лезвие выскочило и хищно блеснуло в свете далекого фонаря. Она взяла за штанину сушащиеся на балконе, ниже перил, еще влажноватые джинсы и резко полоснула по ним ножом. Ткань легко разошлась. "Вот тебе, вот!" – Пуговка начала кромсать джинсы: вверх-вниз и накрест. Она сорвала рубашку, проткнула ее насквозь, проделав дыру, положила нож на пол, схватила за дыру руками, ткань поддалась и с тихим треском пошла в стороны. Пуговка подхватила и снова заорудовала ножом. Белье и одежда ложилась к ее ногам бесформенной грудой тряпья. Пуговка вспорола два мешка с сахаром, стоящих у стены. Открыв старый кухонный шкафчик, увидела бумажные пакеты с мукой, геркулесом, приправами, сушеными яблоками. Глаза ее хищно блеснули и она пырнула самый большой пакет. Потом поменьше. Потом еще. И еще. Она упала на четвереньки и широкими взмахами нарезала линии и кресты на линолеуме, устилающем пол, "Еще, еще, еще!"
Пуговка остановилась, тяжело дыша. Она оглядела исполосованный пол, изорванную в клочья одежду, изрезанные мешки, рассыпавшуюся, растоптанную сахар, муку, какие-то разорванные книги и журналы, пропоротые покрышки от велосипеда, проткнутый волейбольный мяч. "Он уже никогда не будет им играть".
