Вскоре после «умиротворения» Россия начала постепенно готовиться к первому юбилею победы над Наполеоном. К тому времени в Петербурге был всего один памятник победителям французов — Нарвские триумфальные ворота, воздвигнутые в 1814 году по случаю возвращения армии из Европы. Но ворота были изготовлены из недолговечных материалов — дерева и алебастра — и уже через десять лет пришли в ветхость и представляли серьезную угрозу для прохожих. Было принято решение возобновить ворота «в мраморе, граните и меди». Проектирование новых Триумфальных ворот было поручено архитектору Стасову. В 1834 году их торжественно открыли.
В том же году в центре Дворцовой площади был торжественно открыт грандиозный памятник победителю Наполеона в Отечественной войне 1812–1814 годов Александру I — Александровская колонна, «Александрийский столп» или «Колонна победы», как его стали называть в разговорной речи. Колонна сооружена по проекту французского архитектора Огюста Монферрана. Объектом городского фольклора Александровская колонна стала едва ли не сразу. Петр Андреевич Вяземский записал анекдот о графине Толстой, которая запретила своему кучеру возить ее мимо колонны «Не ровен час, — говорила она, — пожалуй, и свалится она с подножия своего». Как известно, колонна не врыта в землю и не укреплена на фундаменте. Она держится исключительно с помощью точного расчета, ювелирной пригонки всех частей и собственного веса. Согласно одному из многочисленных преданий, в основание колонны был зарыт ящик «отличного шампанского»: чтоб стояла вечно, не подвергаясь ни осадке, ни наклону.
Не устраивала некоторых петербуржцев и скульптурная аллегория — фигура Ангела, венчающая гранитный обелиск. Известный в пушкинском Петербурге салонный краснобай Д. Е. Цицианов, возраст которого к тому времени приближался к 90 годам, будто бы говорил: «Какую глупую статую поставили — Ангела с крыльями; надобно представить Александра в полной форме, и держит Наполеошку за волосы, а он только ножками дрыгает».
В 1840-х годах в Петербурге был хорошо известен каламбур, авторство которого приписывали профессору Санкт-Петербургского университета В. С. Порошину: «Столб столба столбу». Кто был кем в этом маленьком фразеологическом шедевре, петербуржцам рассказывать было не надо. Согласно преданию, придать лицу Ангела сходство с лицом императора Александра I, одновременно указав скульптору Б. И. Орловскому, что морда змеи, попранной крестом Ангела, должна походить на лицо Наполеона, приказал царствующий император Николай I. Столб Николая I Александру I.
Но основные торжества были приурочены к открытию памятников полководцам Отечественной войны Кутузову и Барклаю-де-Толли. Памятники были открыты 29 декабря 1837 года в ознаменование 25-й годовщины изгнания Наполеона из России. Памятники установлены симметрично на площади перед Казанским собором, лицом к Невскому проспекту. Бронзовые фигуры отлиты по моделям, исполненным скульптором Б. И. Орловским, и установлены на высокие четырехгранные пьедесталы.
Оба памятника, составившие общую скульптурную композицию, стали героями петербургского фольклора одновременно.
Барклай-де-Толли и Кутузов
В двенадцатом году морозили французов.
А ныне благородный росс
Поставил их самих без шапок на мороз.
Почва для возникновения ядовитых стихов и острых анекдотов была благодатная. Для этого годилось все. От отсутствия воинских головных уборов, что было сразу же подмечено в декабрьскую стужу, когда памятники устанавливались, до выразительной жестикуляции обоих полководцев, как бы разговаривающих друг с другом: «Куда и кому указывает рукой Кутузов у Казанского собора?» — «На туалет. Барклаю-де-Толли, который держится рукой за живот». Та же тема дружественной взаимовыручки звучит и в стихах:
Барклай-де-Толли говорит:
— У меня живот болит.
А Кутузов отвечает:
— Вот аптека. Полегчает.
Не повезло Барклаю и с композицией его памятника. Так случилось, что двусмысленное расположение его маршальского жезла по отношению к самой фигуре полководца породило в фольклоре расхожую романтическую легенду о необычной мести, будто бы придуманной скульптором Орловским фельдмаршалу. Согласно этой легенде, Барклай-де-Толли, придя однажды в мастерскую скульптора Орловского, когда тот работал над памятником, соблазнил жену ваятеля. А месть Орловского состояла в том, что, используя некоторые детали одежды полководца и его жезл, он создал иллюзию определенной части тела, выраженной до неприличия ярко. Правда, это обнаруживалось не сразу. Для этого нужен был определенный ракурс. Но говорили, что именно в этом и состояла необыкновенная тонкость мести: знать должны были только посвященные. Легендой не принималось в расчет даже то, что Барклай-де-Толли скончался в 1818 году, в то время как Орловский начал работать над памятником ему только в 1832-м.
