ПСС. Том 58. Дневники и записные книжки, 1910 г. - страница 192

Шрифт
Интервал

стр.

нехорошо в доме Толстого держать черкеса. Я говорила, что при нем не воруют лес, и потому всё тихо; нет ни полиции, ни протоколов по случаю кражи. Вышел опять тяжелый разговор с упреками; я плакала почти весь день, лежала весь вечер, ничего не могла делать. Лев Николаевич в ужасном состоянии: мучается сам и мучает меня». См. прим. 720, 789, 790, 795, 798 и 812.

807. 62>18. к поручику. — См. прим. 69. Толстой ездил разговаривать по телефону с Б. О. Гольденблатом (Тула) по делу В. П. Снеткова. См. следующее примечание.

808. 62>18. мать убийцы. — «Мать обвиняемого в убийстве товарища, молодого малого Василия Прокофьева Снеткова» — так писал Толстой в письме к Б. О. Гольденблату от 7 июня 1910 г., т. 82. Дополнительных сведений о Снеткове и его матери не найдено.

809. 62>19. письмо в газеты. — Письмо о невозможности оказывать денежную помощь. Отправлено не было. См. Письмо в редакции газет от 7—10 июня 1910 г., т. 82.

810. 62>19. Николаев. Оч[енъ] бестолково спорил. — С. А. Толстая в «Ежедневнике» 7 июня 1910 г. отмечает: «Был Николаев [С. Д. — см. прим. 30], несносно спорил с Львом Николаевичем». А. Б. Гольденвейзер в своих Записях на стр. 47 рассказывает, что С. Д. Николаев два года старается убедить Льва Николаевича в разумности и необходимости понятия «право».

811. 62>20. Никитин. — Дмитрий Васильевич Никитин (р. 1874 г.) был домашним врачом у Толстого во время его болезни в Гаспре в 1902 г. и в Ясной поляне до 1904 г.; с 1904 по 1929 г. заведующий Звенигородской больницей (Московской губ.). С 1929 г. до 1933 г. работал врачом в Москве. С 1933 г. — в Архангельске. Д. В. Никитин приехал в Ясную поляну 7 июня и уехал 9 июня. Подробнее о нем см. Дневник 1903 г., т. 54.


[10 июня], стр. 62—63.

812. 62>21—23. Был нездоров и чрезвычайно слаб..... близко к смерти. — Д. П. Маковицкий о болезненном состоянии Толстого 8 июня записал: «Лев Николаевич встал в 10 ч. дня; очевидно, ночью был в обморочном состоянии. Утром пульс 82, температура 37,2. Вышел гулять, — шатался, вернулся. Больше половины дня просидел в кресле, читая или дремля. Остальное время лежал в кровати. Вечером температура 37, пульс 82».

А. Л. Толстая в письме к Т. Л. Сухотиной от 9 июня (хранится в ГТМ, архив Т. Л. Сухотиной) писала: «Никитин [см. прим. 811] приехал как раз кстати (не для меня, а для пaпà, который заболел). Третьего дня папà заявил мамà, чтобы она уволила черкеса, который опять кого-то избил, и привел привязанного к кнуту старика Прокофья [см. прим. 789]. Утром, гуляя, пaпà встретил мужика, разговорился с ним, и мужик хотел уже итти своей дорогой и попрощался, как вдруг он остановил папà и спросил: «А что, тут можно по лесу пройти?» Пaпà говорит: конечно, отчего же? — «Да тут, говорит, ваш черкес дерется». [См. прим. 798.] И вот после этого пaпà и высказался мaмà, готовился к этому разговору, волновался, и наиболее кротким голосом сказал ей, чтобы она уволила черкеса. Какой у них был разговор, я не знаю, но слышала, как мaмà кричала очень громко, и пaпà кротко отвечал ей, а потом пaпà ходил мрачный, хотел опять уходить из дома, говорил о том, что единственный выход смерть и т. д. [См. прим. 806.] На другой день, т. е. вчера пaпà проснулся в 10 ч. 30 м. И когда я вошла к нему, он сказал, что всё забыл и, что давно старается проснуться, но всё впадал в какое-то забытье (очевидно было что-то похожее на обморок). Встал он с синими губами и бледным лицом, пошел гулять, но сейчас же вернулся, посидел в кресле, а в два часа лег. Никитин, (который приехал третьего дня, а уехал нынче со скорым) нашел увеличенную печень и вздутие кишек. Maмà уверяла, что обморок от кишечного яда и что пaпà объелся грибов, но по-моему причина этого нездоровья гораздо глубже и трагичнее, чем грибы. Мне кажется, что пaпà никогда не страдал от всей нашей жизни больше чем теперь, и даже за те два месяца, что я не была дома, я заметила еще бòльшую перемену к худшему в отношениях стариков друг к другу и пaпà ко всему, что его окружает. Такое чувство, что шар так надулся, что еще немного и он лопнет... Главное, то, чтобы мaмà поняла весь ужас нашей жизни и изменила бы что-нибудь в ней, никто не может сделать и внушить ей, и опять всё сводится к тому, чтобы терпеть и терпеть. И все мы трое: пaпà, мaмà и я все глубоко страдаем, и пожалуй даже больше всех мaмà... Нынче пaпà занимается, жара нет, и вообще ему гораздо лучше... Как только папаша совсем окрепнет, мы едем к Черткову. Ему повидимому


стр.

Похожие книги