ПСС. Том 37. Произведения, 1906-1910 гг. - страница 146
Соня (к Володе). Зачем же это папе всю газету?
Володя. Он хочет выбрать статьи Большакова.
Соня. А дядя Мих[аил] Ив[анович] говорит, что ему от Большакова тошно делается.
Володя. Ну, то дяденька Мих[аил] Ив[анович]. Он только одну «Истину для всех» читает.
Миша. А эта дяденькина «Истина» такая же большая, как эта?
Соня. Еще больше. Да ведь это за один год, а они лет по 20 выходят.
Миша. Таких 20, да еще 20.
Соня (хочет удивить Мишу). Это что. Это две газеты, а их выходит 30 или больше.
Володя (не поднимая головы). 30? 530 в России, а если взять все, что за границей, то тысячи.
Миша. В эту комнату не уложатся?
Володя. В эту комнату?! В нашу улицу не уложатся. Ну да не мешайте мне, пожалуйста. Завтра наверное спросят, а вы с своими глупостями. (Опять читает.)
Миша. А я думаю, что это не надо так много писать.
Соня. Отчего не надо?
Миша. А оттого не надо, что если правда, так что ж всё одно и то же говорить, а если неправда, так не надо врать.
Соня. Вот так решил!
Миша. Зачем же они так ужасно много пишут?
Володя (от книги). А без свободы печати почем узнаем, где правда.
Миша. Папа вот говорит, что в «Правде» правда, а дядя Мих[аил] Ив[анович] – что ему от «Правды» тошно делается. Как же они узнают, где правда: в «Правде» или в «Истине».
Соня. Это точно. Я думаю, что слишком много газет, журналов, книг.
Володя. Вот и видна женщина. Всегда легкомыслие.
Соня. Нет, я говорю, что оттого, что слишком много, нельзя узнать.
Володя. На это каждому ум дан, чтобы рассудить, где правда.
Миша. А если у каждого ум есть, то и может каждый сам рассудить.
Володя. Вот ты от большого ума и рассудил, но, пожалуйста, иди куда-нибудь, мне не мешай.
РАСКАЯНИЕ
Воля, 8 лет, стоит в коридоре с пустой тарелкой и плачет. Федя, 10 лет, вбегает в коридор и останавливается.
Федя. Мама велела узнать, где ты. Да ты что ж плачешь? Няне снес? (Видит пустую тарелку – свистит.) Где ж пирожное?
Воля. Я…я...я хотел, я… и вдруг… у, у, у, нечаянно съел.
Федя. Не донес до няни, съел? Вот так ловко. А мама думала, что ты рад снести няне.
Воля. Да я и рад… да вдруг… нечаянно… у, у, у.
Федя. Попробовал, да и съел. Ловко. (Смеется.)
Воля. Да, тебе… хорошо… смеяться, а как я скажу… и к няне нельзя и к маме нельзя…
Федя. Ну, брат, наделал дела… ха, ха, ха. Так всё и съел? Да что ж плакать? Надо придумать…
Воля. Что ж я могу придумать? Что мне теперь делать?
Федя. Ну дела! (Старается не смеяться. Молчание.)
Воля. Что мне теперь делать? Пропал я. (Ревет.)
Федя. Об чем же так огорчаться. Будет реветь-то. Просто поди скажи маме, что съел.
Воля. Это еще хуже.
Федя. Ну так няне признайся.
Воля. Как я ей скажу.
Федя. Так слушай же: постой здесь, я сбегаю к няне, расскажу, она ничего.
Воля. Нет, не говори. Как я ей скажу.
Федя. Вот пустяки! Ну, ошибся, что ж делать! Я сейчас ей скажу. (Убегает.)
Воля. Федя, Федька. Постой. Убежал. Только попробовал, а потом и не помню как, и вот наделал, что мне теперь делать? (Ревет.)
(Прибегает Федя.)
Федя. Да будет реветь. Я как и говорил тебе, что няня простит. Она только и сказала: ах, мой голубчик!
Воля. Что ж, и не сердится?
Федя. И не думает. Бог с ним, с пирожным, я бы ему и так отдала.
Воля. Да ведь я нечаянно. (Опять плачет.)
Федя. Ну об чем же теперь? Маме не скажем, а няня простила.
Воля. Няня простила. Я знаю, что она хорошая, добрая. А я?.. Я гадкий, гадкий. Об этом и плачу.
ОБ ИСКУССТВЕ
Лакей, экономка.[80]
Лакей (с подносом). Миндального молока к чаю и рому.
Экономка (вяжет чулок и считает петли). 22, 23…
Лакей. Слышите, что ли, Авдотья Васильевна? А, Авдотья Васильевна!
Экономка. Слышу, слышу, сейчас. Не разорваться мне. (К Наташе.) Сейчас, милочка, и вам черносливцу принесу. Вот дай срок – молоко отпущу. (Цедит молоко.)
Лакей (присаживается). Ну уж насмотрелся я. И за что только деньги платят.
Экономка. Это что же, в киятре были? Что-то долго нынче?
Лакей. Опера всегда долго. Сидишь, сидишь. Спасибо, пустили посмотреть. Чудно.
(Буфетный мужик Павел входит со сливками и останавливается слушать.)
Экономка. Пение, значит?
Лакей. Какое пение! Так, дуром горланят. И не похоже вовсе. Я, говорит, ее очень как люблю. И всё это на голос выводит, и не похоже совсем. А то повздорили, надо им драться, а они опять поют.