Отец. У тех и совсем нет. Те совсем бедные.
Ванька. Так вот как. Все, значит, бедные, кроме богачей. Если так много бедных, они бы взяли себе земли, сколько нужно.
Отец. Хорошо бы так, да нельзя, пришлют солдат.
Ванька. Зачем их пришлют?
Отец. А затем, чтобы стрелять в тех людей.
Ванька. Вот чудно! И что же их за это в тюрьму не посадят?
Отец. Какое в тюрьму, их еще наградят за это.
Ванька. Вот чудно! Когда на празднике Петруха Гавриле голову в кровь расшиб, его за это на пять лет в тюрьму посадили, а солдат за то, что людей насмерть убивать будут, награждать будут? Чудно !.. Зачем же солдаты стреляют по людям?
Отец. А офицеры велят. Так и с Михайлой будет.
Ванька. Что же и Михайла также по нас стрелять будет?
Отец. И Михайла, как и все солдаты.
Ванька. Так зачем же Михайла идет в солдаты?
Отец. А затем, что если не пойдет, то придут другие солдаты и заставят его идти.
Ванька. Что же другие солдаты богатые люди?
Отец. Какие богатые! Все такие же бедняки, как и наш Михайла.
Ванька. Так зачем же они помогают богатым, а не бедным?
Отец. А затем, что если не будут слушаться, так их всех либо в острог посадят, либо перестреляют.
Ванька. Кто же их перестреляет, офицеры?
Отец. Нет, другие солдаты.
Ванька. Да ведь другие солдаты такие же бедняки, как и они?
Отец. А то кто же? Такие же.
Ванька. Ну, а если они офицеров не послушают, что же тогда будет?
Отец. Да тогда… Да тогда…
Ванька. Тогда, значит, никто в солдаты не пойдет, солдат не будет, и кому нужна земля, тот на ней работать и кормиться будет, и не будут больше люди убивать друг друга и всем будет хорошо.
Отец (задумывается). Однако малый-то, пожалуй, и верно рассудил.
I
Иеромонах Илиодор, опустив голову и закрыв глаза, сидел во время службы в алтаре скитской церкви. Сейчас ему надо будет встать, подойти к престолу, стать лицом к царским дверям и сделать руками известное движение, произнести известные слова и потом подойти к алтарю, взять в руки серебряную золоченую чашу и начать совершать таинство причащения телом и кровью Христа бога. Прошло уже три с половиной года с тех пор, как он, князь Иван Тверской, перестал быть князем Тверским и отставным гвардии полковником, а стал смиренным иноком Илиодором, и никогда еще не было с ним того, что было сейчас.
Первые после пострижения три года его жизни в уединенной келье в лесу, жизни, во время которой он виделся только с старцем руководителем и с сестрой, раз в год приезжавшей к нему, и братиею в церкви, с которой он не имел никаких сношений, жизнь его была сплошной восторг. Всё большее и большее сознание в своей душе бога по мере всё большего и большего освобождения себя от страстей тела давало ему полное удовлетворение. И беседы с древним, кротким, простодушным и глубоко-религиозным старцем, и чтение священных книг, пророчеств, евангелий, посланий и особенно близкого его сердцу послания Павла и одинокая молитва не только по определенны временам, но постоянное молитвенное настроение: памятование о временности телесной жизни и о сознании в себе бога, давали ему не только удовлетворение, но сознание свободы от уз тела и радость, доходящую до восторга. – Так это продолжалось почти три года. Но в конце этих трех лет с ним случилось то, что вместе с этими минутами, часами, днями восторга стали повторяться и минуты, и часы, и дни упадка духа, слабости, уныния. Илиодор сообщил об этом старцу, и старец посоветовал – а совет старца был для Илиодора повелением – служить в церкви по очереди с братьею и принимать приходящих. Про отца Илиодора уже давно говорили те, кто посещали монастырь, и как только стало известно, что он принимает, посетители осадили его. В первое время и сознание послушания старцу, и той пользы, которую он мог принести людям, и той физической усталости, которую он испытывал при исполнении всех новых, возникших для него обязанностей, совершенно избавили его от тех часов и дней уныния, которые он прежде испытывал. Ему приятна бывала и самая телесная и душевная усталость, которую он испытывал, исполняя все возлагавшиеся на него обязанности. Служение еженедельное в церкви, которое советовал старец, тоже возбудительно действовало на него.
