Когда я был уже на пределе, чудовищная пытка внезапно прекратилась. Меня оставили в покое, тотальное мощное вторжение закончилось, остались лишь незначительные сообщения на поверхности сознания, к которым я привык. Однако что-то изменилось. Голос сообщающего включал в себя много голосов, а вместо слов в моей голове формировались образы (и это было логично — они знали мои глаза и видели меня насквозь), а внутри образов происходили непонятные мне передвижения. (Они обнаружили зеркало в моем сознании и, заглядывая в него, видели свои глаза на лице чужака. Я стал тем, кто призван изменить все, что исковеркало их мир…) Я не мог понять, что это все означает, и не желал знать. Единственное, чего я хотел, — это поскорее избавиться от них. Единственное, что я мог подумать:
— (Черт вас побери за все, что вы со мной сделали!) — И я бомбардировал этой мыслью своих мучителей. — (Каждый думает, что может использовать меня как мусорное ведро. Я человек и имею право оставить хотя бы небольшую часть моей личности для себя!)
Чужаки на этот раз послали мне сообщение почти ласково, и сотня разгневанных орущих голосов превратилась в мягкий шепот, излечивающий, восстанавливающий и ободряющий. Они показывали, что мне нечего было их стыдиться или скрывать от них что-либо. Весь мой стыд и гнев внезапно растворились. Я вдруг осознал, что все нелепые и смешные препятствия, мешавшие нормальному действию моего Дара, убраны с его пути и мое телепатическое зрение стало таким же ясным, как чистое небо…
— (Они ворвались в мое сознание как невежественная толпа, теперь они пытаются возместить мне нанесенный ими ущерб… Но никто из осквернителей святыни, равно как и из синекожих рабов, не обладал даром истинного обмена мыслями. Я был тем, кто был им обещан, но они не понимали, что я буду существом между мирами; оказалось, что я и не человек, и не такой, как они. Они хотели узнать, почему я другой, как получилось, что я именно такой.)
Я помотал головой и начал передавать им:
— (Я ничего не понимаю. Не знаю. Так получилось. Но… на самом деле мы не другие, мы все одинаковы, одно и то же.) — Я вспомнил, как эти слова однажды произнесла Джули. — (Ваш народ и мой. Именно поэтому я такой, какой есть.)
Ответ нашелся легко, хотя я по-прежнему не представлял, что со мной происходит.
Я почувствовал, что на мое сознание вновь обрушилось странное удивление, всполохи отвращения и волна неверия.
— (Одинаковые? Одно и то же с безумными разрушителями, или рабовладельцами, или дикарями, которые хуже животных?.. Это была воля Единого: тех, кто добывает священный камень, следует остановить, они не должны более приносить разрушений…)
Передо мной возник образ — не смерти, но абсолютной пустоты, как будто исчезло все, что я когда-либо знал.
— (Я — тот, о ком они знали давно. Было начертано, что в один прекрасный день их великий однокровка придет с дальних звезд и положит конец их страданиям. Я — доказательство того, что обещание выполнено и время пришло.)
Чужаки наконец полностью прервали контакт, освободив мое сознание — и наполнив его. Я смотрел в человеческое и одновременно нечеловеческое лицо чужака, пытаясь заглянуть через него, потому что я понял, что всю жизнь был наполовину слеп и только что прозрел. Я был абсолютно в своем уме, но мое сознание без всяких целей воспринимало образы, мысли и чувства других людей.
Чужак, человек, кто бы ни был — я читал любого как книгу. Мой разум растворился, как морская пена, пока я не вздохнул более или менее свободно.
Затем чужаки исчезли, как будто их никогда не было. Колени подогнулись, и я медленно сполз на пол по стене…
Когда я смог подняться, Джоральмен и Мика все еще как изваяния стояли на том же месте. Подбежав, я со всего размаху ударил Мику и обрушил его на пол, хотя для меня уже не имело значения то, что он меня выдал.
— Червяк!
— Мне очень жаль, парень, — произнес Джоральмен, он был подавлен. — Мы ничего не могли сделать.
— Да мне плевать, что ты сейчас сожалеешь. — Я махнул на него рукой. Мика, поднявшись, хотел броситься на меня, но Джоральмен остановил его.
