Все люди внимательны или невнимательны выборочно. Так, Мэри, когда читает, ничего не слышит. Чтобы привлечь ее внимание, Боб заводит какую-нибудь дурашливую речь: «Эй, Мэри, а не слоны ли танцуют у нас на лужайке? Думаю, это они! И заметь, мартышки тоже резвятся, прыгая по деревьям». В конце концов она начинает слышать. Эрик Берн иногда не видел. Работая с Бобом в одном и том же здании и часто встречаясь, Эрик однажды спросил Боба, сбрившего бороду год назад: «Когда вы перестали носить бороду?». Ребенок может весь день играть на улице, не замечая, что у него температура и болит ухо. В процессе терапии нас интересуют области невнимания, присущие данному клиенту.
Вирджиния Сатир пишет, что клиенты постоянны в невнимании к себе, контексту или другим. Так, обвинитель невнимателен к нуждам и желаниям других, когда он их ругает и обвиняет. Миротворец недооценивает себя. Рациональный человек, требуя «фактов», недооценивает как себя, так и других. Иррациональный недооценивает все стороны жизни. Мы добавляем к списку Вирджинии еще и «детей-цветы», которые игнорируют контекст и поэтому не могут решить проблемы, существующие в действительности.
Когда обвинитель блокирует новое решение, он, как правило, ждет изменений от других, на самом деле имея в виду: «Я не сдамся, пока этот человек не сделает что-нибудь для меня». Новое решение возможно только тогда, когда он захочет увидеть «этого человека» в другом свете и понять, что не тот заставляет его чувствовать.
Миротворец останется в тупике, пока не позволит себе ощущать самого себя, свои нужды, желания и эмоции. Он должен дать отпор «другим» в прошлом, осознав, что не несет за них ответственности и не «заставлял» их чувствовать.
Рационалисту нелегко найти контакт со своими и чужими чувствами из-за чего перейти в эго-состояние Ребенка тоже нелегко. Мы поглаживаем его за создание сцен и разрешение себе чувствовать в них. Мы очень осторожны, чтобы невзначай не подтолкнуть его к драматизации, поскольку знаем, что хотя принятые им новые решения часто едва выражены, они так же значительны, как те, что приняты эмоционально и шумно клиентами другого типа.
От иррационалиста (психотика) мы сначала требуем только Взрослых решений. Он принимает решение, изучая сцены в настоящем и недавнем прошлом. Даже возвращаясь в прошлое, его рассказ представляет скорее отчет Взрослого, нежели реакцию Ребенка. Мы немедленно прекращаем сцену, если он в ней становится иррациональным. «Ну-ка, переместитесь в кресло наблюдателя. Будьте моим консультантом. Что такого случилось с клиентом… с вами… что он решил вести себя как сумасшедший?» Мы прерываем сцену, чтобы восстановить функционирование Взрослого. Только когда клиент демонстрирует жесткий Взрослый контроль, он может без ущерба для работы перейти к в эго-состояние Ребенка.
«Ребенок-цветок» так легко принимает новые решения, что иногда терапевт совершенно уверен, что клиент проделал основную часть работы, пока не увидит на следующей встрече, что никаких последствий этим решениям и не предполагается. «Ребенок-цветок» — большой знаток в понимании себя и других и в воссоздании эмоций. Если терапевт не стоит непоколебимо на страже практичности, он может разыгрывать трогательные спектакли, не меняясь ни на йоту. После принятия каждого нового решения «ребенок-цветок» должен четко осознавать, что он собирается сделать в соответствии со своим решением.
Рассматривая контекст сцены, мы не перестаем спрашивать себя, что в этом контексте не замечает клиент из-за стремления подтвердить старые предписания и решения. Что должен знать клиент о контексте, чтобы выполнить свой контракт?
Пэт, которая одна растит двоих детей, заключила контракт найти способ не чувствовать себя «всем на свете пришибленной», а радоваться и улучшить свою нынешнюю жизнь. Ее изначальные предписания — «Не будь ребенком» и «Не добейся успеха». Ее шантаж — печаль в настоящем и беспокойство о будущем.
Пэт возвращается к сцене из детства. Ей запрещают играть главную роль в школьной постановке. Вместо этого она должна продолжать работать в маленькой нью-йоркской кондитерской, их семейном предприятии. Она говорит: «Какая разница! Буду я играть в спектакле или не буду, все равно все так ужасно. В нашей жизни невозможно быть счастливой». Слыша эти слова, мы отодвигаем в сторону проблему школьной пьесы, которая позднее может послужить инструментом для принятия другого решения, если Пэт решит отстаивать свои права на «звездную роль». На первый план мы выдвигаем ее прежнее решение о том, что невозможно быть счастливой, если жизнь не изменится.
