Ирв: Э-э… Что? Что значит… Я как будто привязан к нему.
Боб: Как?
Ирв: Ну-у… в чем я уверен… если я не буду злиться на него, то так и не развяжусь с этим делом. Оно все время требует решения…
Боб: Это вы все время его вытягиваете, пользуясь тем или иным предлогом, и вы не говорите, какие изменения планируете совершить внутри себя, когда закончите эту работу.
Ирв: Вывод, который я сделал: я должен научиться бороться… уметь постоять за себя.
Боб: Продолжайте.
Ирв: Я безумно злюсь на тебя, потому что ты не научил меня бороться. Ты избегал эмоциональных ситуаций, и я делаю то же самое, потому что именно этому ты меня учил. (Ирв сквозь зубы продолжает свою обличительную речь. Боб и Мэри ждут, пока он не замолкает.)
Ирв: Жена и ребенок вызывают у меня чувство глубокой печали. Мой ребенок — калека. (Вдается в подробности о жене и ребенке.)
Мэри: Я не думаю, что отец — важная проблема. Я понимаю так, что у вас есть целый набор печальных историй, которые вы себе снова и снова рассказываете. Как долго вы работаете терапевтом?
Ирв: Десять лет. Более 10 лет.
Мэри: Святые небеса! Значит, более 10 лет вы находите все эти причины для печали.
Боб: И вы, конечно, готовы платить кучу денег, лишь бы оправдать свою печаль. Хотите выйти из своего печального стойла?
Ирв: Да. (Смотрит вверх).
Боб: (Смеется). Вы как будто боитесь, что небеса обрушатся.
Ирв: Возможно. Выброшу печаль, а они мне ее — обратно.
Мэри: Подумайте о комке своей печали как о мячике на резинке. Вы можете ещё 10 лет «выбрасывать» его, а можете просто перерезать резинку.
Во время четырехнедельного семинара мы концентрируемся исключительно на том, чтобы Ирв принял себя и нравился себе. Мы отказываемся слышать о каком бы то ни было «изменении» контракта, если оно не касается самоприятия или удовольствия. Ему начинает у нас нравиться и, вернувшись к собственной практике, он взволнованно сообщает об удачном использовании краткой терапии в излечении своих давнишних клиентов.
Чистые гештальт-терапевты редко нацелены на контракт, им важно установление контакта, обмен с клиентом осознанными ощущениями, работа с блоками или возможными несоответствиями. Иногда мы начинаем в той же манере, однако заканчиваем всегда заключением контракта.
Боб: Что происходит?
Кай: Что происходит? Я опустошена.
Боб: Говорите.
Кай: У меня перехватило дыхание.
Боб: Говорите.
Кай: Я не должна здесь находиться. (Пауза). Хорошо, сейчас я говорю, что не знаю, что происходит.
Боб: Вы не знаете, что происходит с чем?
Кай: Я не знаю.
Боб: Вы кивнули. О чем говорит ваш кивок?
Кай: Я боюсь вам сказать. Я не знаю, что происходит между нами. Я хочу сказать вам, что я хороший терапевт.
Боб: Следите за головой. Опустите ее. Заметьте угол наклона. Теперь выпрямите ее и повторите «Я хороший терапевт».
Кай: (Голова поднята) Да. Я — хороший терапевт. (Слезы на глазах). Совершенно другое дело.
Боб: Начните с "я"?
Кай: Я другая. Когда голова поднята, я чувствую себя компетентной. (Опускает голову). А вот так очень трудно быть хорошим терапевтом. (Поднимает голову). Я закончила. Спасибо вам.
По ходу работы Кай заключает контракт утвердиться в своей человеческой и профессиональной значимости.
Жанна заканчивает работу еще до того, как проясняется контракт:
Жанна: Я рада, что я здесь. Я так комфортно себя чувствую, такой живой. А затем мне снова плохо, и я сдаюсь. Я не знаю почему.
Мэри: Пример.
Жанна: Ни один в голову не приходит. Мать где-то там внутри наказывает мне продолжать заниматься практикой, а отец колеблется. И я чувствую, как сдаюсь. Я никогда долго не ощущаю себя в порядке.
Боб: Кто-нибудь хвалит вас за то, что вы хорошая?
Жанна: (Долгая пауза). Я не уверена, что я хорошая. Умом я соглашусь с вами, но нутром — нет. Нутром я не верю, что я — хорошая.
Мэри: Послушайте, а ваша героиня не Жанна д'Арк? (Мэри интуитивно почувствовала это, потому что девочки, с которыми не «все хорошо», часто должны были быть при рождении мальчиками.)
Жанна: Да, конечно!
Боб: Всегда рвущаяся вперед.
Жанна: И всегда ожидающая сожжения на костре. Да, все верно. Всю свою жизнь я повторяю:
