, даже если это замаскировано позицией благонамеренного, либерального, скромного и умеренного лидера! Так что только Самость может дать нам тот естественный авторитет, которого не может требовать эго. Во времена первых христиан лидерами были люди с таким естественным авторитетом, который они приобрели вследствие своего собственного внутреннего опыта и своего опыта христианской жизни. С формированием церкви как внешней коллективной организации, лидерами всё больше и больше становились люди, которые притязали на власть и авторитет и налагали коллективные сознательные правила на спонтанную внутреннюю религиозную жизнь людей. Конфессии, как указывал Юнг, начали таким образом то, что он называл «игрой пастуха и овец».
[170] Стадо покорных овец даже стало символом доверчивой толпы.
[171] Но слепое доверие таких масс также легко может быть использовано для ложной цели, как и для истинной. Поэтому мы видим, что коммунизм сейчас более широко распространён в католических странах, нежели в протестантских, так как у церкви до этого было там большое влияние. Противовесом в прошлом выступает поиск алхимиками Христа или Меркурия, как символа «истинного человека» внутри. Юнг говорит:
«Истинный человек» выражает Антропоса в индивидуальном человеческом существе. По сравнению с проявлением Сына Человеческого в Христе это кажется шагом назад, потому что историческая уникальность Воплощения была тем самым великим шагом вперёд, в результате которого рассеявшиеся овцы собрались вокруг одного пастыря. Некоторые опасаются, что «Человек» в индивиде должен означать разгон отары. Это должно действительно являться шагом назад, но вину за него нельзя возлагать на «истинного человека»; причина кроется, скорее, в тех отрицательных человеческих качествах, которые всегда угрожали цивилизации и препятствовали её развитию. <…> «Истинный человек»[172] не имеет с этим ничего общего. Прежде всего, он не станет уничтожать никаких ценных культурных форм, поскольку он сам является высшей формой культуры. Ни на Западе, ни на Востоке он не играет в игру «пастух и овцы», поскольку у него достаточно дел, чтобы быть пастырем самому себе.[173]
Глава 11. Наркотики с точки зрения К. Г. Юнга
Множество наркотиков, которые захватили сегодня мир, были ещё не так широко распространены на момент смерти Юнга. Поэтому Юнг был всего лишь поверхностно знаком с эффектами мескалина (в частности, по описанию Олдоса Хаксли) и только знал, что такие фармацевтические препараты начали привлекать внимание в психотерапии.[174] В письме, датированном апрелем 1954 года, он признавал, что недостаточно знаком с психотерапевтическим значением таких препаратов для невротических и психотических пациентов, чтобы быть способным вынести исчерпывающее суждение.[175] С другой стороны, он был глубоко озабочен нашей современной тенденцией использовать такие открытия из праздного любопытства, без признания растущей моральной ответственности, которую мы берём на себя:
Это на самом деле ошибка нашей эпохи. Мы думаем, что достаточно открывать новые вещи, но мы не осознаём, что большее знание требует соответствующего развития нравственных принципов. Радиоактивные облака над Японией, Калькуттой и Саскачеваном указывают на прогрессирующее заражение глобальной атмосферы. <…>
Я абсолютно недоверчив в отношении «настоящих даров Богов». Вы дорого платите за них. Бойтесь данайцев, дары приносящих.[176]
Наркотики (гашиш, мескалин, ЛСД, опиум, героин), говоря в общем, вызывают расстройство восприятия, другими словами, нарушение сознательного синтеза и перцепции гештальта (в терминах гештальт-психологии), и, таким образом, служат причиной появления нормальных перцептивных вариантов — бесчисленных оттенков форм, значений и смыслов, которые обычно остаются сублиминальными. Главным образом это означает обогащение сознания. Мы входим в контакт со «сферой, где делается краска, расцвечивающая мир, где создаётся свет, который делает великолепным блеск рассвета, линиями и формами всех фигур, звуками, которые пронизывают вселенную, мыслью, которая освещает тьму пустоты.»
