Итак, мы живем не после Апокалипсиса и не после множества прошлых «исторических» событий, а вместе с ними. Процесс рождения и смерти, как нашей собственной, так и всей Вселенной разворачивается в едином процессе переживания, который первичен по отношению к процессу сегментирования его категориями времени, пространства, субъекта/объекта. Нивелирование значения времени ставит под сомнение наши представления об истории. Если для переживания все уголки «времени» доступны, то историческая динамика должна претерпеть некоторые довольно значительные изменения. Или история утрачивает свой смысл вовсе, или имеет право на существование, но с учетом фактора переживания. Иначе говоря (знаю, насколько это звучит безумно), мы всегда остаемся современниками Ивана Грозного и Перта первого. Более того, история, собственного говоря, перманентно создается переживанием. И лишь отчуждение множества соответствующих элементов поля не дает нам возможности это осознать. И хотя некоторым людям и удается актуально переживать исторические и пространственно отдаленные события, никакого влияния на культуру и мышление это не оказывает ввиду сегрегации этих людей на основании их «безумия» и изоляции этого нового и опасного культурального вируса внутри института психиатрии.
Сказанное верно также и в отношении концепций Рая и Ада. Рай и Ад, будучи вынесенными за пределы актуального переживания и известного нам жизненного пространства, выступают лишь в качестве некоторых ориентиров в «будущем». Но поскольку в едином процессе переживания значение времени нивелируется, то можно предположить, что ад и рай являются реальностью каждого человека. В этот момент моих рассуждений пришла пора напомнить, что с рассматриваемой методологической позиции примата первичного опыта над базовыми атрибутами реальности нивелируется значение не только времени, но и пространства. Это означает, что рай и ад присутствуют потенциально или актуально (чаще, разумеется, потенциально) в самом переживании. Поле переживания, таким образом, оказывается значительно шире любых конструктов, которыми оно сегментируется.
Настоящее стремится к нулю или в сторону отрезка времени, именуемого ничто[12]. Это лишь мгновение между «прошлым» и «будущим». А жизнь – это попытка продлить настоящее до бесконечности путем его тиражирования, поскольку мы живем лишь в настоящем – в будущем нас еще нет, а в прошлом еще нет. Таким образом, процесс переживания, который может происходить лишь в настоящем, описывает единственную реальность. «прошлое» же и «будущее» существуют за пределами бесконечности.
Принятие реальности времени, личности и пространства как основание клинической традиции в психиатрии
Представления о прошлом, настоящем и будущем, равно как категории здесь и там, а также Я/Ты/Они являются лишь инструментами ориентирования в переживании. Что-то в нем мы замыкаем в рамки воспоминаний, при этом неизбежно острота и витальность переживания снижается, то же происходит и с феноменами «будущего». Поэтому и способ обращения с феноменами, релевантными воспоминаниям и проектам, ограничивается нашими представлениями о времени. Например, переживать будущее как актуальное настоящее невозможно, феномены прошлого, разумеется, также блокируются в своей витальности. Таким образом, творческий вектор переживания парализован, власть в полной мере принадлежит концепции мира. Нарушение этих правил приводит к тем или иным психическим нарушениям – депрессии как результату отчаянной и безнадежной попытки изменить прошлое, фобиям как чрезмерно интенсивному переживанию «возможного», шизофрении и пр.
То же можно сказать и относительно категории пространства. Представления о «там» и «здесь» структурируют в значительной мере процесс переживания. Именно так – структурируют, т. е. трансформируют природу переживания, превращая его из процесса в структуру. Например, я могу переживать в полной мере только то, что происходит «здесь» и совсем не могу психологически присутствовать в «там». С точки зрения традиционной концепции переживания это совершенно оправдано – я не могу переживать то, что находится за пределами моего «присутствия». Предыдущее предложение в полной мере демонстрирует зависимость переживания пространства от категорий времени и субъекта. Иначе говоря, «там» всегда предполагает отсутствие субъекта и то, что присутствие в нем возможно лишь в прошлом (в этом случае я вспоминаю о нем) либо в будущем (тогда я фантазирую об этом или отсрочиваю переживание «там» на некоторое время, когда, возможно, в нем окажусь). Таким образом, «там», «потом», «он(а/и)», «раньше» и пр. выступают в некотором роде сегментами переживания, «местные законы» каждого из которых обусловливают динамику переживания. Если некто начинает переживать в полной мере феномены, относящиеся к «там», то это является достаточным основанием для того, чтобы засомневаться в его душевном здоровье.
