Кто может описать подобный голос? В нём соединялись, если когда-нибудь Гаррисон сможет его вспомнить, все известные людям вещи и явления. Он был мягкий, как зимний снег, тёплый, как летнее солнце, чистый, как чистейшее золото и при этом земной, как непаханый суглинок:
— Кто-то пытается меня соблазнить. Миллион миллионов мужчин желали бы жить вечно…
Голос засмеялся. Медленно, величественно она поднялась со своего трона, повернулась и позволила Гаррисону взглянуть на её лицо. В обрамлении чёрных локонов космоса он увидел — пустоту!
Пустота. Великая Пустота, которая наполнена всеми вещами. Ревущий, стремительный, крутящийся, засасывающий пространственно-временной континуум — в который его тут же неудержимо потянуло! Затянуло и понесло, как соринку, сквозь вселенную, чтобы показать ему сверху ВСЁ!
Зрелище было ослепительное, невыносимое, и Гаррисон закрыл глаза. Не от страха или ужаса, но от чистой удивительной красоты. И подумалось ему: «Если и существует место, где я хотел бы быть, это и есть то самое место. Если есть вино, что я мог бы пить, это то самое вино. Если у каждого человека есть судьба, то пусть эта будет моей. И если я не стану бессмертным, если мне придётся умереть, то пусть это случится немедленно, здесь и сейчас…»
Но этого не произошло. В следующее мгновение его развернуло и выбросило в холодную и жестокую реальность, и он закричал от мучительной боли, тщетно пытаясь ухватиться за то, что было уже вне пределов его досягаемости. Он хватался, цеплялся…
Но его ногти сорвались с осклизлого от проливного дождя камня.
Гаррисон закричал снова — на этот раз от разочарования — лёжа на земле, дрожащей от ударов то ли гигантских молотков, то ли от работы двигателей, построенных богами, посреди ревущих водяных потоков, в то время как обезумевшие молнии били во всё вокруг. Он попытался подняться, обнаружил, что находится на крутом, скользком склоне, поскользнулся, покатился и упал лицом вниз на каменную осыпь у выступа скалы. Наконец он остановился и лежал в грязи, под ливнем, его хлестал ветер, тяжёлый от пропитанного влагой воздуха. Здесь, в частичном укрытии чёрных валунов, балансирующих на этом ненадёжном выступе, он, наконец, осмелился полностью открыть глаза и с трудом поднялся на ноги. Теперь он смотрел на мрачный одноцветный пейзаж — дикого запустения и нетронутой человеком природы — однообразный в своём могуществе и утомительной для глаз. С одним исключением.
Молния ударила снова, прорезав воздух мгновенной яркой вспышкой, заставив Гаррисона пригнуться и заслонить глаза. Но увиденное в это мгновение по-прежнему стояло в его глазах. Он находился на полпути вниз к небольшой долине, примерно с милю в поперечнике, огороженной с одной стороны, где рукотворное озеро несло бурлящую от порывов ветра воду в защищённую утёсами бухту с мрачным и пугающим входом. Вода падала с верха утёса шестью гигантскими струями, грохот этого водопада Гаррисон и принял за работу двигателя богов. Он пристально посмотрел на площадку почти прямо над гигантской стеной дамбы и понял, что сотрясение земли вызывала работа мощного генератора, а дождь, поливающий его, был брызгами, поднимающимися от выбрасываемой под давлением воды.
Прикрывая глаза рукой от брызг и холодного тумана, Гаррисон посмотрел через долину на штормовой горизонт, где разглядел ещё один несомненный признак обитаемости: группу огромных опор линий электропередачи, стоящих попарно по ту сторону холмов. Но в то время как дамба и столбы были, безусловно, делом рук человека, в самой долине, у дальней стены дамбы, укреплённой кирпичным поясом выше старого русла перегороженной плотиной древней реки, находилось единственное исключение из почти ужасающего своей серостью пейзажа: полушарие золотого света, подобное выпуклости маленького солнца, наполовину утонувшего в земле. Пульсирующий ослепительный купол был выше самых высоких сосен.
В разуме наблюдателя возникло воспоминание, порождённое ассоциацией с увиденным: в своё время Гаррисон распорядился построить величественный дворец в Ксанаду…
Но было ли то, что он сейчас видел, действительно дворцом? Разве это не может быть храмом? Храмом богини.
